Гилберт Честертон - Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник)

– Видите ли, в чем дело, с этой могилой все как будто очень просто. Средневековая христианская гробница, судя по всему, захоронение какого-то епископа, найдена под небольшой церковью в Далэме на суссекском побережье. Местный приходской священник оказался неплохим археологом-самоучкой, он изучил могилу, и сейчас ему известно намного больше, чем пока что знаю я. Говорят, что захороненное тело было забальзамировано, причем таким способом, который широко применялся греками и египтянами, но был неизвестен на западе, особенно в те времена. Поэтому у мистера Уолтерса (так зовут приходского священника) и возникла мысль насчет византийского влияния. Однако, кроме этого, он упомянул и еще кое-что, заинтересовавшее меня еще больше.

Вытянутое серьезное лицо археолога вытянулось еще сильнее и сделалось еще серьезнее, когда он, сдвинув брови, снова опустил взгляд на скатерть и стал водить по ней пальцем, точно изучая планы каких-то древних, давным-давно умерших городов с их храмами и могилами.

– Только вам и никому другому я могу рассказать, почему я не хочу обсуждать это дело с посторонними людьми, и почему, чем больше желания поговорить об этом они проявляют, тем осторожнее я себя веду. Я узнал, что в гробу была найдена цепь с крестом. С виду это самый обычный крест, но на его оборотной стороне изображен некий символ, который до сих пор имелся лишь на одном кресте в мире. Он имеет отношение к самому раннему периоду христианства и, как считается, указывает на то, что еще до прибытия в Рим Петр основал папский престол в Антиохии. Как бы там ни было, я считаю, что во всем мире существует еще только один такой крест, и принадлежит он мне. Да, я слышал рассказы о том, что на нем якобы лежит какое-то проклятие, но я не обращаю внимания на подобные разговоры. Проклятие, не проклятие, но я знаю наверняка, что с этой вещью действительно связан некий заговор. Хотя в заговоре этом участвует только один человек.

– Один человек? – удивленно повторил отец Браун.

– Один сумасшедший, насколько я знаю, – кивнул профессор Смайлл. – Это довольно длинная и довольно глупая история.

Он снова на какое-то время замолчал, выводя на скатерти архитектурные планы, а затем продолжил:

– Наверное, будет лучше начать с самого начала – вдруг вы увидите что-нибудь такое, на что я не обратил внимания. Все началось много лет назад, когда я был занят кое-какими исследованиями на Крите и греческих островах. Почти все я делал собственными руками, лишь изредка прибегая к помощи местного населения, доверяя им лишь самую грубую и незначительную работу. Иногда я в прямом смысле работал в полном одиночестве. И вот один раз я наткнулся на целый лабиринт подземных ходов, в конце которого обнаружил груду каменных обломков, кусков орнамента и разрозненных гемм, которые посчитал остатками какого-то древнего алтаря. Там же я нашел любопытный золотой крест. Я повернул его и увидел, что сзади на нем изображен ихтис, ранний христианский символ в виде рыбы. Только рисунок этот отличался от того, как этот символ обычно изображали в древности. Мне показалось, что он был выполнен более реалистично, что ли. Так, словно древний художник хотел не просто изобразить некую овальную форму, как это принято, а действительно старался придать своему рисунку сходство с настоящей рыбой. С одной стороны изображение было сплюснуто, и это было уже не графическое украшение, а своего рода примитивная, грубая зоология.

Чтобы вкратце объяснить, почему эта находка показалась мне такой важной, придется познакомить вас с целью тех раскопок. Во-первых, велись они на месте старых раскопок. Мы искали не только древности, но и следы охотников за древностями. У нас были причины думать (по крайней мере по мнению некоторых из нас), что эти подземные ходы (в основном минойского периода, как и тот знаменитый лабиринт, который считается тем самым лабиринтом Минотавра) не были погребены под землей и забыты со времен Минотавра до наших дней. Мы полагали, что в эти подземелья, можно даже сказать в эти подземные города и деревни, когда-то уже проникали какие-то люди с какими-то неизвестными нам целями. Насчет этих целей существуют разные предположения: одни считают, что кто-то из императоров приказал раскопать их из простого научного любопытства, другие – что во времена поздней Римской империи, когда расцвело пышным цветом дикое азиатское идолопоклонничество, какая-то из безымянных манихейских сект или кто-то еще проводил там оргии, которые нужно было скрывать от солнца. Я отношу себя к числу тех, кто верит, что эти подземные ходы в свое время использовались как катакомбы. То есть мы полагаем, что во время религиозных преследований, которые, как огонь, распространились по всей Римской империи, в этих древних каменных языческих лабиринтах скрывались от гонителей первые христиане. Вот почему я так разволновался, когда нашел там древний золотой крест и увидел на нем рисунок. И каково же было мое удивление, даже счастье, когда я, развернувшись и направившись обратно вверх к выходу, посмотрел на голые каменные стены этого бесконечного узкого хода и увидел еще одно изображение рыбы, более грубое, но, если такое возможно, еще более узнаваемое.

Чем-то оно напоминало окаменевшую рыбу или какой-то другой доисторический организм, навеки впечатанный в застывшее море. Я не мог понять, почему у меня возникла эта аналогия, в общем-то, с простым рисунком, нацарапанным на камне, пока вдруг не осознал, что в уме уподобил первых христиан рыбам, немым рыбам, живущим в мире кромешной тьмы и тишины. Они были загнаны глубоко под землю, где царят беззвучие и мрак.

Каждому, кто когда-либо ходил по каменным подземельям, знакомо ощущение, что тебя преследуют чьи-то шаги. Эхо доносится до тебя сзади или спереди такими явственными звуками, что человеку практически невозможно поверить, что он под землей один. Я уже свыкся с этим эффектом и какое-то время почти не обращал на него внимания, пока не заметил символический рисунок на стене. Я остановился, но в тот же самый миг чуть не остановилось мое сердце, потому что хоть ноги мои и прекратили движение, отзвук шагов продолжал доноситься.

Тогда я побежал. Призрачные шаги тоже ускорились, но мне показалось, что они не совпадали с моими, как должно быть, когда звук отражается от стен. Я снова остановился, шаги тоже замерли, но я готов поклясться, что остановились они на какой-то миг позже, чем должны были. Я что-то крикнул, кажется, спросил, кто там, и услышал ответ, но это был не мой голос.

Звук пришел из-за угла камня прямо передо мной, а потом, пока длилась эта странная погоня, я все время замечал, что звуки и голос всегда доносились из-за какого-нибудь поворота впереди меня. То небольшое пространство, которое мог осветить мой маленький электрический фонарь, всегда было пустым, как пустая комната. В таких вот условиях, на ходу, и проходил разговор. Я не знаю, с кем разговаривал, но говорили мы долго, пока не показался первый проблеск дневного света, и даже тогда я его не увидел. Но начало лабиринта было испещрено бесчисленными отверстиями, проломами и расщелинами, так что он легко мог бы незаметно проскользнуть мимо меня и снова скрыться в подземном пещерном мире. Я только знаю, что вышел из лабиринта на совершенно пустые уступы огромной скалы, похожие на гигантскую мраморную лестницу. Они оживлялись лишь зеленью растений, которая казалась еще больше метафорической, чем чистота камня, и чем-то напомнила мне восточное нашествие, распространившееся по угасающей Элладе. Я посмотрел на безупречно синюю морскую гладь, солнце светило ярко и ровно, вокруг не было ни души, стояла совершеннейшая тишина, ни одна травинка не дрожала, потревоженная движением, нигде не мелькнула даже тень чего-либо живого.