Кэрол Дуглас - Танец паука

– Я думаю, именно эти слова говорят настоящим мужьям, когда речь идет о расходах на ребенка, а они и понятия не имеют, что младенец приобретен по сходной цене. Признайся, что несчастного Гамильтона можно похвалить за то, что он хотя бы попытался поступить как подобает.

– Возможно. Но как он мог взять в жены эту проститутку?

– Из добрых побуждений, Пинк. Он считал, что обязан это сделать как честный человек. Редкие представители его класса вообще об этом думают. Не высмеивай Гамильтона за то, что его обманули. Возможно, он счел, что это его последний шанс стать отцом.

– Нетипично.

– Что именно? То, что женщины могут быть плохими матерями, а мужчины – хорошими отцами?

– Да, я с таким не сталкивалась.

Квентин покачал головой:

– Интересно, когда ты поймешь, что все твои кампании по поиску сенсаций – лишь попытка освободиться от своего личного прошлого?

– Странно слышать такое. Я никогда не переутомлялась, работая в лавке, не была сумасшедшей, никто не делал из меня «белую рабыню». И меня не продавали в детстве.

– Но твоя жизнь могла сложиться иначе. – Его глаза впервые потеплели. – А то, что с тобой ничего подобного не случилось, так это только твоя заслуга.

– Моя и только моя, верно.

После этого сказать особо было нечего.

Но я задумалась над его словами: а что, если пороки, за которыми я охочусь на улицах Нью-Йорка, могут быть фантомами того прошлого, которое чуть не стало моим?

Матушка Хаббард вручила мне драное желтое одеяльце, внутри которого горланил младенец с красным личиком. Бедный малютка: одеяло было слишком грубым для нежной кожи.

Матушка Хаббард в черной шляпке и накидке улыбалась нам из-под седых кудрей и казалась настоящей бабушкой.

– Восемнадцать долларов и ни пенни меньше.

Я не смогла сразу ответить из-за приступа странной тошноты.

Квентин отсчитывал нужную сумму банкнотами по два доллара.

Младенец орал и кашлял у меня на руках, я даже испугалась, что он скончается прямо здесь.

Я поняла, что внутри зреет какое-то чуждое мне чувство беспомощности. Нет, вообще-то я держала на руках своих младших братьев и сестер и ухаживала за ними, но ни один из них не был таким тощим и беззащитным.

Квентин удивил меня, приняв из моих рук легкого как перышко младенца.

– Пусть лучше у тебя руки будут свободны для записей, – сказал он тихонько, когда мы покинули ясли Матушки Хаббард.

Дети – грязные, босоногие, оборванные ﾤ– кричали вокруг нас. Эта улица была в их полном распоряжении, и мы покидали ее, оставляя бедняжкам их грубую игровую площадку.

– Где сотрудники приюта? – спросил Квентин.

Я осмотрелась. От постоянных воплей и непрекращающегося лая собак болела голова. Когда мы прошли перекресток, я узнала женщину в шляпке, точь-в-точь похожую на Матушку Хаббард: старая, морщинистая и одетая по моде прошлого десятилетия.

– Мисс Блай? – Дама поспешила освободить Квентина от крошечного кулечка. – Это один из тех самых детей? Мы позаботимся о нем, а вы сможете написать потом о его судьбе.

– Судьбе? – не поняла я.

Седовласый ангел в траурном крепе улыбнулся. Печально.

– Ну, выживет он или нет.

Я посмотрела на потрепанное одеяльце и уже несвежий бутон личика. Красный, орущий. Голоден? Или умирает? Квентин сунул ей в руку купюру с лицом Франклина. Батюшки, пятьдесят долларов.

– На ребенка.

Но повлияет ли на что-то это сказочно щедрое пожертвование? Вряд ли нам суждено узнать.

Когда добрая женщина ушла, я прислонилась к темно-красной кирпичной стене.

– Еще трех осталось купить.

– Дело не в покупке, а в товаре. Если тебя это утешит, то подобное творится во всем мире.

Меня это не утешило.

– Годфри, – приветствовала Ирен супруга, когда он днем вернулся в номер. – Мы с Нелл уже окосели, читая о давно почивших людях. Ты не сводишь нас поужинать в какое-нибудь новое и интересное место?

– Куда сводить вас, чтобы снискать ваше расположение… чтобы вы там попросили меня о какой-то услуге, и все это после того, как вы весь день провели, читая о покойниках?

Радостный смех Ирен эхом взлетел к электрической люстре.

– Ты всегда на шаг впереди двух медлительных девушек. И что же ты придумал, дорогой мой? В конечном итоге мы ведь будем проедать тебе плешь, хоть это и не заявлено в меню.

– Ирен! – запротестовала я, но меня никто не слушал.

– В «Дельмонико» вы уже бывали, – сказал он, посмотрев на нас обеих. – А у меня сегодня переговоры с Бельмонтом. Как насчет «Мезон Доре»? Этот ресторан не так знаменит, как «Дельмонико», но более элегантный.

– Как скажешь, – проворковала Ирен.

Хм.

Итак, я размышляла, какое же из нарядных платьев, купленных все в том же универмаге Олтмана, надеть к ужину. Нас будет четверо: Ирен с Годфри, я и этот Бельмонт.

Я понимала, что он агент Ротшильда в Нью-Йорке, а значит, коллега Годфри. Кроме того, я понимала, что у меня за ужином нет пары, а значит, придется служить парой для мистера Бельмонта.

Обычно меня угнетала перспектива вести светские беседы с таким видным представителем старого нью-йоркского общества, одним из баснословно богатых Бельмонтов.

Однако сегодня я была в настроении. И даже попросила Ирен одолжить мне ради такого случая платье от Ворта, которое она купила в поездке, несмотря на все мои уговоры.

Если Пинк не прекратит привлекать Квентина к своим загадочным журналистским заданиям, то почему я должна воротить нос от Бельмонта?

Платье было сшито из переливчатого шелка, менявшего оттенок от лавандового до зеленого в зависимости от освещения, с крошечными бархатными аппликациями сиреневого цвета, кружевными рукавами три четверти, и V-образным низким вырезом. Раз уж мне суждено надеть творение Ворта, то Ирен решила, что и я сама должна соответствовать. Она применила все свои театральные трюки, колдуя над прической и аксессуарами, и когда я вернулась в гостиную, то выглядела, как Золушка, которой помогла добрая фея-крестная с открытым счетом в салоне Ворта в Париже.

– Господи, Нелл! – ахнул Годфри, поднимаясь при моем появлении. Сам он был облачен в черную пиджачную пару.

– Господь тут ни при чем, – хмыкнула я. – Я всем обязана знакомству Ирен с Вортом.

Годфри уныло улыбнулся: