Никки Френч - Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник

Горничная принесла им кофе в зимний сад. Снаружи, в розарии, работал садовник: он подрезал и подвязывал ветви. Фрида с трудом верила, что находится в центре Лондона.

– Я думала, вы приехали, чтобы сообщить мне новости, – заметила Лорна.

– Я приехала, потому что мне нужна ваша помощь, – ответила Фрида.

– Считается, что в наше время найти человека очень просто: через мобильную связь, через Интернет или что там еще есть.

– Ситуация немного другая. С точки зрения полиции, ваша дочь взрослый человек; она имеет полное право уйти из дома и исчезнуть, если именно этого ей хочется.

– Но она не взрослая, – возразила Лорна. – Во всяком случае, она нездорова.

– Именно поэтому я здесь, – ответила Фрида. – Мне нужно больше узнать о ее психическом состоянии. Вы упомянули, что у нее случались приступы шизофрении, но диапазон таких приступов простирается от бредовых идей средней степени тяжести до полной потери самостоятельности. То есть такой человек может представлять опасность как для себя самого, так и для окружающих. Например, у вас когда-нибудь возникало чувство, что дочь может нанести вам вред?

– Ну что вы, – заверила ее Лорна, – она не проявляла открытую агрессию, по крайней мере не часто. Она всегда пыталась помочь. В том-то и суть. Когда она была подростком, то попыталась перекрасить стены в своей комнате.

– Звучит не так уж плохо, – подбодрила ее Фрида.

– Все дело в том, как именно она это делала. Она все делала очень неаккуратно, но хуже всего то, что за этим всегда скрывалось что-то большее, что-то пугающее. – Лорна взяла со стола чашку кофе, но тут же поставила ее на место. – Время от времени в моей жизни тоже случались затруднительные ситуации, хотя, возможно, вы смотрите на мой дом и считаете, что у меня все прекрасно.

Нет, подумала Фрида. Ей это и на секунду не пришло бы в голову.

– Я знаю это чувство, когда все кажется абсолютно бессмысленным, – продолжала Лорна. – Но у меня есть семья, друзья, работа, и они помогают держаться. Глядя на Бет, когда у нее начинался тяжелый период, я понимала, во что может превратиться жизнь, если ничего нет.

– Я понимаю, что она могла оказаться жертвой. Но мне нужно знать, могла ли она быть жестокой, – сказала Фрида.

– Я не могу говорить о таких вещах, – призналась Лорна. – Я просто хочу, чтобы ей ничего не угрожало.

Фрида поглядела в окно. Садовник так низко обрезал розовый куст, что теперь он больше напоминал пенек. Неужели розы выживут после подобного обращения?

– Ваша дочь когда-нибудь проходила принудительное лечение в психиатрическом стационаре?

Лорна укоризненно покачала головой.

– Мы бы такого не допустили, – заявила она. – Она получала помощь, когда нуждалась в ней.

– Она наблюдалась у психиатра перед тем, как исчезнуть?

– Она проходила лечение, да.

– Вы знаете детали этого лечения?

– Нет, – призналась Лорна. – И, боюсь, толку от него было немного.

– Вы помните имя врача?

– Я не думаю, что она подходила Бет. Если на то пошло, дочери стало только хуже.

– Как ее звали?

– Ой, да не помню я! Доктор Хиггинс, кажется.

– А имя?

Разговор, очевидно, все больше раздражал Лорну.

– Как-то на «э». Эмма, возможно. Или Элеонора. Все равно от них толку никакого не было. Ни от кого из них.

Ночь выдалась тяжелая. Они сердились на нее, целый хор сердитых голосов – пронзительных, и резких, и высоких, и низких, и гулких, – и она не знала, как заставить их замолчать. Это были слова Эдварда, все то, что он говорил ей, но они ожили у нее в голове, и они не замолчат… он не замолчит. Бет понимала: пора уходить отсюда. Но можно ли убежать от такого? Ей казалось, что ее мучает самая ужасная головная боль в мире – та, которая создает ощущение, что у тебя в голове поселился рой насекомых, и они жуют тебя, и ползают по тебе, и царапают тебя, и ей хотелось убежать далеко-далеко и оставить боль позади. Она уже начала подумывать о том, чтобы поджечь себя, уничтожить насекомых огнем, – так иногда поступают с муравьями, поджигая их муравейник, и муравьи начинают бегать кругами, словно от этого что-то изменится. Или она может залезть в морозильник – в большой морозильный шкаф, который стоит у родителей в кладовке. Какое облегчение залезть внутрь, в обжигающий холод, острый как нож, закрыть за собой крышку, лежать в темноте и чувствовать, как насекомые засыпают.

Но нет. Это запрещено. Так ей сказал Эдвард, так ей говорили голоса. Все шло не так, как надо, когда она думала о том, чего хочет Бет. Все всегда шло не так, с самого начала. Бет плохая. Бет – плохой человек у нее в голове. Очень важно думать о других людях. Об Эдварде. Все остальные – враги. Особенно Бет. Она позаботится о Бет потом. Но сначала… Смутно, словно издалека, пришла мысль, что нужно поесть, это ведь все равно, что заправить машину. Она просто должна добраться туда, сделать то, чего хотел Эдвард, – этого будет достаточно. Она нашла кусочки цыпленка, засохшие и твердые. Стала жевать их. Достала последний кусок хлеба, уже окаменевший, щедро намазала его маслом и сунула в рот, пережевывая в густую пасту, которую оказалось тяжело проглотить. Нужно запить пасту водой. Несколькими стаканами воды, одним за другим. Молоко пахло сыром, но она все равно его выпила. Ощущение тяжести, наполненности принесло утешение, утяжелило, не дало течению унести ее.

Она вышла на палубу и спустилась на тропинку. День был солнечным и холодным. Солнечный свет причинял боль. Она даже слышала его. Голоса не умолкали даже днем. Они все ворчали и ворчали на нее.

«Оставьте меня в покое, отстаньте! – взмолилась она. – Я вас слышу. Я все сделаю. Только оставьте меня в покое. Мне уже все сообщили, ясно?»

Теперь она услышала другой голос: он был просто глупым и оказался даже хуже остальных. Этот голос исходил из настоящего человека, стоявшего на тропинке рядом с ней. У него были длинные волосы и какая-то странная, с проплешинами, борода, словно он чем-то болел. Мужчина протянул руку и коснулся ее. Она даже уловила его запах, так близко он стоял, но не могла нормально его рассмотреть, потому что солнце светило слишком ярко и ослепляло ее. Он представлял собой темный силуэт, искрящийся по краям, как искрится вода в канале, когда на нее падают солнечные лучи. И тут она вспомнила. Она же взяла его с собой. Она целую ночь точила его, как когда-то отец. Она достала его и выставила перед собой. И тут произошло нечто странное: она внезапно четко увидела незнакомца и даже заметила, что вид у него очень удивленный.

Но это на самом деле не имело никакого значения, ведь самое главное – что ей нужно кое-куда сходить. Она отвернулась от него – он сел где стоял, как квашня, – и побежала по тропинке, прочь от солнца.