Карл-Йоганн Вальгрен - Тень мальчика

– Мне надо позвонить… Попробую распутать это дело, но мне нужна помощь.

Под звуки дремотных вступительных аккордов к Stardust того же Кармайкла Данни прошел в кухню, закрыл за собой дверь и набрал номер Юлина.

Не меньше полдюжины сигналов прошло, прежде чем Юлин взял трубку.

– Катц… как дела?

– Более или менее. Ты узнал, что полиция накопала по исчезновению Кристофера? Я имею в виду – что было найдено на месте похищения?

– Да. Ничего не накопала. Сорок лет прошло. Есть только выписки из протоколов допросов отца, и ни слова о каких-то находках. Слушай, Катц… у меня были парни из полиции и спрашивали про тебя. Я сказал, что мы не виделись уже с полгода. И еще: что касается меня, я на сто процентов уверен, что ты не виновен в убийстве и похищении.

– А ты и в самом деле уверен? На сто процентов?

– Я знаю, что это не ты. Но проблема в том, что ты прячешься… это не в твою пользу. Они тебя все равно найдут. Задействовали всю машину. И выглядит все это, сам понимаешь, так себе… все эти газетные статьи, все «новые» – в кавычках, разумеется, – данные…

Данни живо представил, как Юлин двумя пальцами свободной руки изображает кавычки.

– И что я, по-твоему, должен делать?

– Сдаться. За тобой охотятся, а места для маневра уже почти не остается. Тебе, вообще-то говоря, есть где спать?

– Несколько ночей… у старого друга.

– Где?

– Крансен, – машинально ответил Катц.

И в ту же секунду прикусил язык. Зачем он это сказал? С другой стороны, с чего бы им ставить телефон Юлина на прослушку.

– Что-то еще я могу для тебя сделать?

– Можешь. Проверь Понтуса Клингберга. Где он был в день убийства.

– Ты думаешь, это он? – Катцу показалось, что у Юлина перехватило дыхание.

– Нет, но с чего-то надо начать. Ангела открыла дверь человеку, которого она хорошо знает.

– Хорошо, ладно… попробую. У тебя есть какой-нибудь телефон? Где я тебя найду?

– После этого разговора я поменяю симку. Не надо меня искать, я сам тебе позвоню.

Он вернулся в гостиную. Оказывается, Йорма уже притащил из прихожей его сумку.

– Интересно… ты, похоже, предполагал, что я появлюсь?

– А куда ты, на хер, денешься? Еще сутки – и пиздец.

– Значит, Таиланд погорел? Не поехал?

– Нет… пришлось зарабатывать бабки другим способом. Времена меняются. Раньше можно было работать в одиночку, а теперь… теперь надо входить в группу, да еще лизать жопу боссам. Язык натрешь. Я подумываю, не завязать ли вообще. Начну работать руками. Ты же знаешь, я классный строитель.

Катц вздрогнул – услышал, как на площадке остановился лифт. Йорма успокаивающе помотал головой.

– Сосед. Кстати, полицейский на пенсии. Все спокойно, Катц. Как тебе квартирка? Получил в подарок, вместе с пианино. В тюряге в Норртелье помог одному чудаку, сокамерники взяли его на анас [7]. Благодарный оказался. Пошли покажу, где ты будешь жить.

Катц взял сумку. Они прошли через кухню и оказались в большой, совершенно пустой комнате.

– Так ты все-таки хочешь распутать это дело?

Катц молча кивнул.

– Как?

– Пока не знаю.

– Ну и не надо. Потом узнаешь. А сейчас тебе надо выспаться, видок у тебя – на море и обратно.

Он нажал ногой на плинтус, и стена беззвучно съехала в сторону примерно на метр. Открылся тайник – там был уже застеленный матрас и настольная лампа.

– Первое, что сделал, когда ремонтировал, – усмехнулся Йорма. – Мало ли что. Барахло спрятать. Или кореша в бегах…

Служебный кабинет всегда представлялся ей монашеской кельей, зажатой между офисом вице-прокурора по экономическим преступлениям и кабинетом шеф-ревизора. Желто-оранжевый линолеум на полу – цвет, вошедший в моду в начале девяностых. Но вид из окна неплохой – на кунгсхольмскую церковь. Ей нравилось смотреть на маленький уютный погост. Весной он покрывался нежной зеленью, а зимой, в солнечные дни, скелеты могучих дубов отбрасывали четкие узорчатые тени на белоснежный снег и кое-как очищенные надгробья. Архивные полки у двери, папки рассортированы: дела, требующие постоянного контроля, – отдельно, проекты, требующие особого финансирования, – отдельно, все прочее – на двух полках в самом низу. Письменный стол с компьютером. На стене фотографии Лизы и Арвида, весь их жизненный путь: от грудных младенцев до сегодняшнего дня. Больше рожать она не будет, это решено.

Эва прижимала к уху телефонную трубку и все время поглядывала на стол, где лежали две стопки бумаг в пластиковых папочках. Одна – постановление суда, вынесенное двадцать восемь лет назад: направить Катца в исправительную тюрьму для несовершеннолетних. Другая – материалы следствия. Им тоже исполнилось двадцать восемь.

– И что ты думаешь делать? – перебила она Улу.

– Я уже сказал. В худшем случае найму адвоката.

– Ты же сам адвокат.

– В этом случае я заинтересованное лицо. Если ты отказываешься пойти на компромисс, дело передадут в суд. Типичная разборка о праве на воспитание, и, насколько я понимаю, твои шансы невелики. Мы предложим тебе что-нибудь типа с четверга по воскресенье. Но через неделю.

– Ты в своем уме? Рехнулся?

– В своем, в своем. Так дальше продолжаться не может. Дети нервничают. Они нестабильны.

– Может быть, но это не из-за меня… Не только из-за меня, – поправилась она на всякий случай.

– Ты оставила их в понедельник, и с тех пор от тебя ни слуху ни духу. И это только вершина айсберга. Лиза сказала, что хочет жить у меня до конца весны.

Из столовой в конце коридора донесся звон посуды и смех. Знакомые голоса. Самсон, налоговый эксперт, Еленик, следователь оперативной группы. Сколько она уже здесь работает? Двенадцать лет, если не считать перерыва на работу в прокуратуре. Дежурный прокурор… это не для нее. Она гораздо лучше соображает в цифрах, чем в убийствах и изнасилованиях. Кто-то сказал, что у нее нюх, как у трюфельной свиньи. Нарушения отчетности, отмывание денег – она и в самом деле интуитивно чувствовала непорядок.

– Это ты вбиваешь ей в голову такие мысли.

– Эрика полностью со мной согласна, особенно после всей этой истории на Пасху.

На Пасху? Она не хотела вспоминать. Это… это и в самом деле уже история.

– Эрике глубоко наплевать и на Лизу, и на Арвида. Ее, черт побери, от них тошнит.

– Она их любит.

– Не надо врать.

– Кончай, Эва, у тебя ни одного козыря. Детям у нас спокойнее, у каждого своя комната. Хорошие взаимоотношения взрослых, режим, две зарплаты. Ты обещаешь их забрать и исчезаешь, как в проруби. С тех пор как мы развелись, ты только и делаешь, что нарушаешь слово.

Неужели это правда? Неужели она предает детей, как в свое время родители предали ее? Она помнит эти годы. Могла прийти домой в полночь, тринадцати лет от роду, и никому не было до нее дела. Полусонный отец в кресле перед ящиком с джойнтом-самокруткой в руке. Если не сидит в тюрьме. Мать на игле, дрыхнет в своей комнате. Или ее вообще нет дома, на какой-нибудь пьянке. Оба хороши, она давно ничего о них не слышала, даже не знает, живы ли они. А может, и она такая же? Не буквально, конечно, внешне все в порядке, а если копнуть поглубже? Все ее бесконечные опоздания – в садик, в школу. И зачем притворяться: были случаи, когда Лиза в слезах звонила Уле, чтобы он ее забрал. И все потому, что она за работой теряла чувство времени. Нет, «отлично» за воспитание детей ей не поставишь. Даже на «четверку» не тянет.