Линда Лафферти - Невеста смерти

– Что ж, если ты не беспокоишься о себе, то я должен побеспокоиться о себе. Почему ты полагаешь, что я рискну собственной репутацией, согласившись с твоей безумной просьбой?

– Потому что если вы не согласитесь, то я не стану больше помогать вам с доном Юлием. И вы знаете, что без меня он ни за что не позволит вам приблизиться к нему с пиявками. Лечение придется прекратить.

Некоторое время медик сидел молча, задумчиво глядя на гостью. Он недооценил ее. Интересно, не угадал ли дон Юлий в своем безумии те скрытые в девушке качества, которые не заметил сам Мингониус? Иначе почему сын короля проникся столь пылкой любовью к обычной простолюдинке? Прежде доктор объяснял это именно безумием, но теперь впервые задумался, нет ли в ней чего-то большего, чем виделось ему раньше.

Подумал он и об обещанной королем Рудольфом награде. Если девушка доставит неприятности, если заговорит за стенами замка, все слуги и стражи в котором связаны клятвой хранить молчание, слухи быстро распространятся далеко за пределы Чески-Крумлова. Замки Рожмберков в Богемии обслуживали многие торговцы, так что истинная история кровопусканий определенно дойдет до самого Петра Рожмберка. А тому доставит немалое удовольствие поделиться с королем занятным рассказом о том, как простая девушка из Чески-Крумлова смогла исполнить то, что оказалось не по силам великому доктору Мингониусу. И все узнают, что дон Юлий выставил его из комнаты, что он даже не присутствовал при кровопускании!

Мысли эти в суматохе пронеслись в голове врача, заставив его нахмурить лоб.

– Ты никогда не сможешь заниматься медициной, слечна Маркета. – Впервые за все время пребывания в Чески-Крумлове Томас произнес чешское слово. – Что хорошего даст тебе образование? Это пустая трата сил и времени.

– Мне нужно лишь ваше согласие взять меня в Прагу и посмотреть, как доктор Ян Есениус будет проводить вскрытие. Я хочу увидеть вены, органы…

– Слечна ! Столь неделикатные выражения…

– Послушайте меня. Вы – доктор, а я – прислуживаю в бане. Что стыдного в мертвом человеческом теле?

– Об этом и речи быть не может! – резко бросил медик и тут же представил, как король, подобно ребенку, в приступе злости сметающему с доски шахматные фигуры, отнимает у него награду, его землю. Не будет толстеньких малышей, вскормленных на теплом коровьем молоке. Не будет хрупких яиц с прилипшими нежными перышками. Не будет сочащихся окороков в подвале. Не будет свежевскопанного огорода, встречающего землистым ароматом его, уставшего от города и двора, доктора Мингониуса, возвращающегося в новой карете из Праги.

Маркета заметила, как вспыхнуло от злости лицо ее собеседника, не привыкшего принимать условия, продиктованные кем-то другим, а уж тем более женщиной, да что там – девчонкой…

Пальцы ее нервно теребили бахрому шали.

– Думайте, сколько вам будет угодно, – сказала она, поднимаясь. – Когда согласитесь, вы знаете, где меня найти. Но луна растет, и дону Юлию пора делать кровопускание. Я видела, как он оттолкнул вас у окна – вы не можете удержать его в руках. Пройдет совсем немного времени, и он станет таким же опасным, каким был до приезда сюда. Вы не доведете лечение до конца, и отчет дойдет до короля еще раньше, чем вы достигнете Праги. Представьте, что подумает его величество, когда услышит, что его сына лечила женщина, а не придворный врач… А теперь, герр доктор, с вашего позволения, мне пора уходить.

Ошеломленный и оттого несколько заторможенный в жестах, доктор Мингониус проводил дочь цирюльника до дверей. Ну и ну, с таким умом девчонке бы строить махинации при самом дворе! Интересно, давно ли она замыслила эту интригу? Как умелый шахматист отдает должное достойному противнику, так и Томас искренне восхищался ее живым умом.

Он улыбнулся – какая дерзкая барышня! Даже не заметив этого, доктор снова заговорил с ней на немецком:

– Я бы с большим удовольствием обзавелся деловым партнером с таким талантом. Вы умеете добиваться своего и прекрасно торговали бы лошадьми на рынках Праги. Жаль, что вы не разбираетесь в лошадях, фройляйн Маркета.

– Слечна , – поправила девушка. – Предпочитаю слышать, как вы обращаетесь ко мне на чешском.

Она поплотнее закуталась в накидку и набросила на голову шаль – за воротами замка хозяйничал холод.

Маркета постучала в дверь домика на улице Длоуха. Знахарка встретила ее приветливо и тут же сунула ей в замерзшие руки горячую чашку липового чаю.

– Пей, – приказала она. – А я принесу письмо, что пришло сегодня.

Аннабелла тут же вернулась со сложенным листом пергамента. Маркета отлепила губы от горячего края и развернула это послание.

Моя дорогая Маркета!

Спасибо за последнее письмо. Твое предостережение принял к вниманию. Разумеется, я не стану делиться своим беспокойством с Мингониусом, но мне страшно думать, что ты бываешь так близко к дону Юлию. Если он каким-то образом освободится от пут, тебе будет угрожать огромная опасность. Ты не видела, на что он способен, но я видел.

Почему ты должна обязательно присутствовать при кровопускании?

Да, я понимаю, что без твоей помощи я ничего бы не знал о его выздоровлении, а доктор Мингониус не добился бы такого успеха.

Не знаю, что и делать. Разрываюсь между необходимостью получать сведения о состоянии дона Юлия и беспокойством за тебя.

Похоже, ты принимаешь непосредственное участие в медицинских процедурах. Почему это так необходимо? Предупреждаю еще раз, сочувствовать такому пациенту нельзя – это непрофессионально и опасно. Из твоего последнего письма я понял, что ты жалеешь его. Не жалей. Чрезмерное сопереживание ведет к субъективности, а врачей учат быть объективными и профессиональными, избегать эмоций. Опиши мне его физические симптомы. Фокусируется ли его взгляд? Дрожат ли руки? Повторяется ли он или говорит бессвязно и непоследовательно? Какого оттенка его кожа, какого цвета ладонь? Десны красные или розовые? Дыхание…

Следующие несколько слов были зачеркнуты. Девушка не разобрала их и стала читать дальше.

Опиши мне его физическое состояние и буйства. Эти наблюдения необходимы для постановки диагноза.

Теперь что касается пражских новостей. Вся Европа поражена работой нашего математика, Иоганна Кеплера, и его революционными теориями в астрономии. Он говорит, что считает правильной точку зрения Коперника, согласно которой центром нашей вселенной является Солнце и все планеты вращаются вокруг него. Даже наша Земля. Католическая церковь встретила это заявление воплями и угрозами. Будучи протестантом, Кеплер работает без оглядки на папу римского и пользуется в своих исследованиях небесной сферы благословением и поддержкой короля, сдерживающего папистов в интересах свободного научного поиска.