Линда Лафферти - Невеста смерти

– Присаживайся, Хорчицкий, присаживайся. Что скажешь о моей коллекции?

– Она весьма впечатляющая, ваше величество, – дипломатично заметил Якоб, опустившись на стул напротив короля. – Никогда прежде не видел ничего подобного.

– Проще говоря, получив строгое иезуитское воспитание, ты находишь ее вульгарной, – сказал Рудольф, протягивая руку к чаше с орехами. Выбрав грецкий, он передал его слуге, который быстренько разломил скорлупу и положил орех на серебряный поднос, чтобы правитель смог сам вытащить ядро. – Жаль. Возможно, ты судишь ее слишком строго, так как видишь лишь похотливые совокупления. Кричаще безвкусный коитус, выдающий себя за искусство.

– Ваше величество, – произнес ученый, выпрямляясь. – Я провел вне монастыря уже несколько лет. Я моюсь в общественных купальнях и, конечно же, видел обнаженных женщин. Я не священник.

– Ах, Хорчицкий, сдается мне, иезуитские убеждения живут в тебе и по сей день. Я это вижу по зажатости твоей позы и искре морального осуждения в глазах – отвратительный иезуитский формализм не прошел для тебя бесследно.

– Я покинул монастырь, ваше величество. Я волен жениться или вести свою жизнь так, как мне заблагорассудится, до тех пор, пока я делаю это на добросовестной службе моему королю, – сказал Якоб. Он ослабил воротник, ощутив внезапную нехватку воздуха. – У меня нет никаких обетов перед Церковью, ваше величество.

– Полная и абсолютная чепуха, лекарь! Скажи лучше честно: уже здесь, в Праге, доводилось ли тебе наслаждаться интимными утехами банщиц или проституток?

Хорчицкий густо покраснел.

– Так я и думал, – усмехнулся правитель. – Ты забываешь, что я провел целых семь лет при испанском дворе и прекрасно знаю иезуитский ордер. Их щупальца забираются глубоко в душу, и перерубить их не так уж и просто. А уж ты, проведший среди них все свое детство и юность…

Король на какое-то время умолк. Поковыряв в зубах ногтем, он вытащил частичку застрявшей между ними ореховой скорлупки.

– Представит ли для тебя интерес тот факт, что коллекция, виденная тобою в большом зале, воплотила в себе самый значительный посыл многоуважаемого Парацельса? – промолвил он наконец.

– Парацельса, ваше величество? – искренне изумился Якоб.

– Согласно ему, существуют постоянное и изменчивое: мужчина и женщина, ртуть и сера. Их сочетание есть алхимическое брачное ложе – с этого начинается процесс очистки и трансформации.

Ученый снова подумал об энергетике совокуплений – как сложно было понять, где начинается бедро Вулкана, крепко прижимавшего к себе богиню… А андрогенная натура Гермафродита и Салмакиды и вовсе привела его в замешательство. Зачем понадобилось художнику изображать столь неприятную сцену?

Но, по крайней мере, соединение двух элементов, ртути и серы, давало теоретическое объяснение таким сюжетам. И все равно, стоило только Якобу подумать об этой картине, как рука его тянулась к воротнику – так неуютно он себя чувствовал.

– Словом, тебе будет о чем подумать при дистилляции растений и приготовлении настоев, – сказал король. – Парацельс живет не только в медицине, доктор Хорчицкий, но также в искусстве и в алхимии.

Император отряхнул руки от частичек скорлупы и потер ладони.

– Но довольно искусства, – сменил он тему. – Я вызвал тебя сюда, чтобы обсудить твой последний доклад из Чески-Крумлова. В нем ты пишешь, что твой осведомитель отмечает в состоянии моего сына благоприятные изменения.

– Да, ваше величество. После строгой диеты и охоты на оленей в горах на окраине городка он выглядит заметно похудевшим и пребывает в хорошей физической форме. Он довольно-таки долго сохраняет здравомыслие и даже обучает этикету рудометов, доктора Мингониуса и брадобрея Пихлера. Время от времени он даже причащается вместе со священником, который посещает его.

Толстые губы короля тронула легкая улыбка.

– Мальчик мой, Джулио… Ах, если он излечится, на дом Габсбургов свалятся все благословения! Нет ничего такого, на что я не пошел бы ради него. Ничего! Его мать плачет и умоляет даровать ему свободу.

Глаза Якоба широко раскрылись от изумления.

– Ваше величество, простите меня, но я вовсе не имел в виду, что дон Юлий уже излечился. Я хотел сказать лишь, что он уже не принимает лечение в штыки, как делал это в начале своего заточения.

Улыбка сошла с лица Рудольфа, и он сердито нахмурился.

– Не употребляй слово «заточение», Хорчицкий. Он – правитель Чески-Крумлова, и как только сможет достойно исполнять свои обязанности, станет править им. В скором будущем я намереваюсь сделать его правителем Трансильвании.

Ботаник подумал о политике Венгрии и Трансильвании, а также о слухах об Иштване Бочкаи и его восстании против правления Габсбургов, о привлечении к сражениям против христианского короля османских армий. Подумал, но ничего не сказал. Дни, проведенные в монастыре, научили его тому, что молчание – добродетель.

Три черные мухи, шумно жужжа, закружились над его головой. Это были зимние мушки, обычно сонно ползающие по подоконнику либо портящие мясо в кладовой. Распухшие и толстые, они опустились на стол, и сложив передние лапки, начали потирать ими, неспешно и ритмично.

Хлоп!

Якоб даже подпрыгнул, когда, резко опустившись, ладонь короля превратила насекомых в три темных пятнышка.

– Ха! – проворчал император, довольный собой. – Пред тобою три моих врага – папа римский, мой брат Матьяш и король Испании!

– Ваше величество, – пробормотал Хорчицкий в изумлении. Его поразило то, сколь непочтительно король отозвался о папе римском. Все в Европе знали, что Матьяш только о том и мечтает, чтобы сместить своего неуравновешенного брата, но неужели и в Ватикане уже замышляли заговор против Рудольфа?

Пока король вытирал руки поданной слугою белой салфеткой, Якоб обратил взор на панельный потолок, расписанный небесными светилами – звездами, планетами и знаками Зодиака.

Зачарованный алхимиками, божествами и небесными телами, мог ли король быть таким же безумным, как и его сын? В любом случае этот меланхолик был далек от христианства.

Возвращаясь с отцом домой, Маркета все еще чувствовала на лице жар поцелуев дона Юлия. Она шла молча, опустив голову, не поднимая глаз от обледенелой мостовой. К счастью, Зикмунд ничего не заподозрил.

– Не могу выразить, как горжусь тобой, дочка.

Он обнял ее за плечи. В других обстоятельствах девушка была бы благодарна ему за столь редкий жест любви. Она бы ощутила тепло его тела даже сквозь плотную шерсть пальто… Но сейчас Маркета лишь вздохнула и кивнула. Пошел снег, и она потуже затянула прикрывавшую голову и плечи шаль.