Марджери Эллингем - Спрячь меня (сборник)

– Боюсь, это невозможно, – смущенно произнес он. – Давай я его надену.

– Ни за что, – со смехом ответила Джорджия. – Раз так, я сама его надену. Так он неплохо смотрится.

В ее голосе прозвучала определенная жесткость, и он не нашелся с ответом. Мистер Кэмпион почувствовал, что его тащат в сторону сада.

– Прости, я просто боялась, что сейчас взорвусь, – сказала Аманда, расхаживая по лужайке. – Это же орден Квентина! Она ненормальная. А он точно не в себе.

– Это какая-то особенная штука?

– Особенная? – От негодования Аманда по-стариковски хмыкнула. – Очень. Уникальная. Такой значок есть всего у трех человек в мире. А. Д. не надел бы его, если бы не сегодняшняя церемония. Конечно, она ничего в этом не понимает и, прежде всего, не понимает, кто он какой. Об этом я и говорила. Его надо отвезти домой и напоить успокоительным. Если Сид или кто-нибудь еще увидит этот значок на ней, будет скандал. Это просто оскорбительно. Может, сказать ей?

– Боюсь, дорогая, это его дело, – мягко произнес мистер Кэмпион. – Что бы мы ни сделали, это отразится на нем.

Аманда пнула землю своей аккуратной туфелькой и подняла на него взгляд.

– Чем старше становишься, тем лучше во всем разбираешься, – заявила она, – и больше обращаешь внимание на мелочи. Сложно так жить, да? Извини, что я тебя утащила. Это было невыносимо. Привет!

Приветствие было адресовано мальчику, который сидел на скамейке у южной стены. До этой секунды, находясь за углом дома, они не видели его, а он тихо сидел с книжкой. Мальчик вежливо встал и стащил свою шляпу с эмблемой хэверлейской школы, и Кэмпион узнал в нем ребенка, которого видел у Папендейков. Он выглядел так же – сосредоточенный и терпеливый, словно пассажир, ожидающий прибытия поезда.

– На солнце очень приятно, – сообщил он скорее – это было очевидно – для того, чтобы помочь им расслабиться, чем скрыть собственное смущение. – Мне так нравится этот сад.

Кэмпион решил, что ему еще нет четырнадцати, и попытался вспомнить, каким он был в этом возрасте. Аманда поспешила на выручку.

– Хэверли закрыли, так ведь? – спросила она. – В чем там было дело? Вспышка пневмонии в деревне? Как думаешь, тебе удастся туда вернуться?

Мальчик пожал плечами и криво усмехнулся.

– Мы надеемся. Последний случай был три недели назад. Остается только ждать. Скверно, конечно. Я всего второй семестр там учусь.

Доверительная интонация была первым заметным признаком юности собеседника, и Кэмпион почувствовал некоторое облегчение.

– Мы с тобой недавно встречались, – сказал он мальчику, стараясь, чтобы его голос не звучал обвинительно, как это часто бывает при обращении к детям.

Мальчик взглянул на него с интересом.

– С Джорджией и Рэймондом у Папендейков? – уточнил он. – Да, я вас помню. Боюсь, что я хуже разбираюсь в моде, чем должен, – прибавил он извиняющимся тоном. – Мама, в смысле Джорджия, старается меня увлечь, но пока что не получается. Подобные интересы могут возникнуть позднее, как вы считаете?

– Думаю, что это необязательно должно быть врожденной склонностью, – бодро ответила Аманда. – Ну, мы пойдем обратно. Ты с нами?

– Пожалуй, нет, спасибо, – ответил мальчик, усаживаясь обратно. – Мне надо почитать, а на солнышке так тепло.

Аманда взглянула на тяжелый зеленый том.

– Задание на каникулы?

Он кивнул.

– «Айвенго».

– Тяжело идет? – сочувственно спросил Кэмпион.

– Ну, его же писали в спешке.

Это соображение было высказано совершенно спокойно и без всякого осуждения – просто сухая констатация факта.

– Немножко театрально, как мне кажется. Мне такие люди в жизни не встречались. Пока что, – добавил мальчик после паузы с осторожностью, вновь напомнившей о его возрасте.

– Это все очень верно, но на твоем месте я бы не стал так писать в эссе, – заметил мистер Кэмпион.

Мальчик ошарашенно взглянул на него.

– Господи, конечно нет! – воскликнул он и улыбнулся Кэмпиону так, словно они обладали каким-то тайным знанием об учителях.

Они пробыли в саду дольше, чем думали, и завтрак уже закончился. Повсюду стояли пустые бокалы, пепельницы были переполнены, и обычно радостная комната выглядела уныло. В окно было видно, как люди идут в сторону ворот.

Аманда принялась искать свою сумку, а Кэмпион вышел в холл. В дверях он остановился. Джорджия стояла спиной к нему и смотрела на лестницу.

– Я сейчас, – бросила она Деллу через плечо. – Иди пока что в повозку.

Кэмпион решил, что не стоит уходить одновременно с ними, и по-прежнему оставался в дверях гостиной, когда по лестнице торопливо сбежала Вэл с какой-то коробочкой в руках.

– Осталась только одна, – сказала она. – Знаешь, как принимать? Раствори в воде и выпей залпом.

– Спасибо, дорогая, ты мне просто спасла жизнь, – ответила Джорджия и взяла коробочку, не глядя на Вэл. – Я побегу. Он меня ждет у порога, словно собачка. Спасибо большое.

Она двинулась к выходу, а Вэл ошеломленно смотрела ей вслед, приоткрыв рот. Кэмпион взглянул на нее, и тут она увидела его.

Она вздрогнула, издала какой-то невнятный звук и бросилась обратно. Кэмпион удивился и, вопреки здравому смыслу, забеспокоился. Он уже хотел было побежать за сестрой – и, послушайся он себя, события пошли бы совсем другим путем, – но в этот момент в холл снова вошла Джорджия.

– Где Гайоги? – спросила она, буквально светясь от радости. – Дорогой, он вернулся! Рэймонд нашелся. Совершенно не в себе, видимо, пил всю ночь, как последняя свинья. Сразу пошел к себе. Сказал, что часик поспит. Пусть спит, правда? Он же должен сегодня улететь. Даже если это будет последнее, что он сегодня сделает.

Обед, данный Аланом Деллом в честь отправления на Уланги в зале «Дега» «Цезарева двора», проходил в неформальной обстановке. Если не считать выступления Таузера, небольшой речи, произнесенной Деллом, а также высказываний глав различных отделов «Аландела» и нескольких слов, которые промямлил пилот, все было исключительно неформально. Несмотря на величественный самолет из цветов на ледяном постаменте, который возвышался в центре подковообразного стола, а также заботливо припасенные Гайоги позолоченные сувениры и улангийские груши – омерзительные фрукты, с большим трудом привезенные в Англию и поданные к столу милосердно утопленными в кирше, что несколько приглушило их невыносимый запах, – атмосфера была теплой и дружественной.

Гармонию нарушало только отсутствие Рэмиллиса. Этому было предложено множество причин – как вслух, так и шепотом.

Таузер – самодовольный и старомодный политик, в котором природное прямодушие так неудачно сочеталось со стремлением выглядеть как можно более прямым и честным, что все автоматически (и совершенно ошибочно) подозревали его в неискренности, – с утомительными подробностями изложил свою версию причин отсутствия Рэмиллиса. В этой истории некие больные родственники испускали дух в дальних уголках острова, совершались далекие путешествия, и изнуренный, но благородный Рэмиллис из последних сил стремился к семейному очагу, где любящая жена убеждала его отдохнуть, прежде чем подвергнуть себя очередному испытанию в виде героического перелета.