Агата Кристи - Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник)

Однажды, когда ее не было дома, он спустился ко мне, сел за стол в кухне и принялся надо мной издеваться.

– Ты ведь всю жизнь пыталась нас разлучить, верно, Полли? Так вот, ни черта у тебя не выйдет, слышишь? Это ведь я создал ее. Я сделал из Луизы человека, и она никогда не пойдет против, не станет ничего делать без меня. Мы останемся вместе до конца. Она порой вела себя со мной как скала неприступная, но я покорил ее… И сам прилепился к ней. Если нам суждено пойти ко дну вместе, что ж… – Он кивнул. – Значит, мы вместе пойдем ко дну. Поняла?

– Поняла. Что ты камнем будешь висеть у нее на шее, когда она пойдет ко дну, – сказала я.

Он, казалось, искренне удивился.

– Камнем? Да я для нее как спасательный жилет.

Причем по его виду и тону я могла судить, что он обманывает сам себя и действительно в это верит.

Именно тогда, сняв сковороду с плиты и положив ее в раковину, я начала всерьез обдумывать, как убью его. Понимаете, вопрос стоял так: кому идти ко дну? Ему или всем нам.

Трудная задача – убить кого-то в собственном доме, если не хочешь, чтобы об этом узнали другие. Я понятия не имела, как ее осуществить, но это становилось все более необходимым и важным. Такой замысел представлялся мне настоящим кошмаром. Я приходила в полнейшее отчаяние, потому что дни шли и невозможно было не заметить, как они исподтишка готовились к совместной поездке в Манчестер.

Ах, если бы только он дал ей возможность начать без него! Только начать! Но он не собирался отпускать ее ни на день, и мне приходилось торопиться.

А тем временем я сдала весь третий этаж, где есть все необходимое для самостоятельной жизни, Ма Поллини и ее семье, которые подписали контракт на семь недель с фирмой «Стюарт серкит». Ма Поллини была необъятных размеров дамой в приличном возрасте, похожая на откормленного быка. Когда-то она сама участвовала в групповом семейном номере, да и сейчас только ее заботами семья продолжала держаться вместе: Ма Поллини, три сына, их жены и двое ребятишек. Никогда не встречала столь чистоплотной женщины. До сих пор удивляюсь, почему она не переклеила свежие обои в комнатах. По-английски она говорила сносно, но не слишком бегло, и многое приходилось объяснять ей особенно тщательно. При этом я знала: мало что ускользало от маленьких черных глазок, и потому с ней следовало соблюдать особую осторожность.

Молодой Феррис нашел для Луизы зал для репетиций – точнее, просто большую комнату над зрительным залом какого-то театра. Там стоял рояль, ей подобрали толкового аккомпаниатора, и потому Луизы теперь часто не бывало дома. И какую же радость доставляла она мне, когда возвращалась вся сиявшая, полная надежд, похлопывала меня по плечу и приговаривала:

– Все будет хорошо, Утенок. О, это будет просто отлично!

А я думала: «Конечно, все так и получится, но только если мне удастся избавить тебя от ужаса всей твоей жизни».

Я так теперь воспринимала его, как раковую опухоль, которая сводила ее в могилу на моих глазах. Луиза утаскивала и меня за собой, потому что знала: я никогда не оставлю ее в беде, хотя мне так часто хотелось плюнуть на все.

Пока она отсутствовала, я поднималась наверх и делала уборку в их чердачных комнатах. Даже привыкнув к его трепотне, не переставала удивляться, как Луизе удавалось сохранять здравый рассудок. Идиотская ложь! Нагромождение самой вздорной лжи! Бесконечные разглагольствования, какая он важная птица и как умен. Это звучало неправдоподобно с первого до последнего слова. Оказывалось, не было ни одной великой цели, какой бы он не добился в жизни, а уж все остальное считал просто пустяками. Я как-то упомянула новинку лондонского цирка – номер, который недавно видела, где акробат перелетал под куполом с качелей на качели без лонжи, без натянутой внизу сетки, пренебрегая опасностью. Фрэнк немедленно высмеял мои восторги.

– Тоже мне, невидаль! – сказал он. – Да этот трюк считался устаревшим, когда я еще пешком под стол ходил. Я сам умел делать его… Выполнил, наверное, раз сто. И даже сейчас, уже в возрасте, мог бы запросто повторить его снова.

В тот раз я промолчала, но этот разговор дал мне первую действительно полезную идею на будущее.

Пришлось приняться за дело очень осторожно. Все началось с того, что я стала вытряхивать скатерть прямо из главного окна чердака, то есть из их жилой комнаты. Скатерть приходилось вытягивать далеко вперед, потому что мешал парапет, но крошки (а их всегда было предостаточно) падали на небольшой балкон гостиной Ма Поллини. Я знала: это ее рассердит. И не ошиблась. Мы с ней крупно повздорили, встретившись на лестнице, так что весь дом слышал нашу перепалку. Под конец я извинилась, потому что не хотела терять хороших жильцов в такое тяжелое время, но на следующее утро поступила точно так же. Скандал повторился, и на третье утро я аккуратно смахнула крошки в совок для мусора, как сделала бы любая разумная хозяйка.

Но вот на четвертое утро… Впрочем, обо всем по порядку. Я как раз подхожу к этому моменту в своей истории.

Я не слишком болтливая женщина. Жизнь научила: чем меньше рассказываешь людям о своей жизни, тем меньше даешь поводов судачить потом о себе. Но даже будь я самой большой балаболкой в мире, у меня не возникло бы естественного желания разговаривать с Фрэнком. Но в те четыре дня я проводила с ним много времени и говорила без умолку. Причем почти всегда заводила речь о семействе Поллини.

– Вот, сразу видно человека с умом, – говорила я о Поллини. – На нем весь их номер держится.

Фрэнк заглатывал наживку, как я и рассчитывала. Поллини он сильно недолюбливал. Пару раз он пытался задирать его, но ничего не добился. Никому, даже такому прожженному типу, как Фрэнк, не удавалось задеть за живое человека, который лишь смотрел на тебя как слегка удивленный бизон, а потом бормотал свое обычное:

– Не понимать. Вали куда подальше!

– Поллини? – переспрашивал Фрэнк.

Он сидел в рубашке с отстегнутым воротничком на спинке старой честерфилдской софы, на которой приходилось спать Луизе, когда они ссорились.

– Да это я научил всему, что умеет делать Поллини, слишком неуклюжий, чтобы хоть чему-то научить теперь меня.

Это было типичное для Фрэнка заявление. Оно не только не имело никакого отношения к правде, но звучало и вовсе бессмысленным, потому даже Фрэнк не мог ожидать, что я ему поверю.

Но я продолжала дразнить его. Рассказала о том, как Латте Поллини обучает своих малышей.

– Они уже делают сальто назад и колесо. Никогда не видела такого чистого исполнения!

Не стану описывать, какими словами он меня обозвал. Подобную грязь не стоит вообще переносить на бумагу.

– Лучше глянь сюда, – сказал он и встал в позу на софе, похожий на обезьяну старого шарманщика с седой щетиной на красной мордочке.