Мишель Бюсси - Пока ты не спишь

– Ладно, не сердитесь. Итак, версия семейства Мулен слегка расходится с тем, что я выяснил. У Аманды действительно шестилетний стаж работы в магазине, но она забыла упомянуть, что прерывалась на три года – была в декрете – и вернулась только в прошлом июне.

Марианна полезла в карман за блокнотом и ручкой.

– То есть все это время сидела с малышом дома?

Она изогнулась, безуспешно пытаясь выдернуть застрявший в подкладке ежедневник. «Ты по три часа в неделю терзаешь себя фитнесом, а в результате даже задницу не можешь приподнять!» – укорила она себя.

– Не совсем так, шеф. У меня полно свидетелей, видевших Малона с самого рождения. Совсем крохотным, полугодовалым. Педиатр, друзья, жители деревни. А вот няни у мальчика никогда не было. И в ясли его не отдавали. Впрочем, их в Манеглизе нет.

– То есть до школы Малон с другими детьми не контактировал?

– Именно так, майор.

– Прекрати повторять «майор» через каждые три слова, это сэкономит нам время! Есть что-нибудь еще?

– Да, несколько странных деталей. Помните, я говорил, что соседи иногда видели, как Малон катается на велосипеде? В шлеме. В конце сквера Равеля есть пруд, весной туда прилетают утки и вьют гнезда. Манеглиз – красивое место… Марианна. Недалеко от Гавра, жизнь не слишком дорогая – самое оно, чтобы создать семью, и…

Марианна наконец нащупала ручку. Окажись стажер рядом, она бы с наслаждением воткнула ее в руку этому болтуну!

– Выкладывай, не тяни!

– Простите, Марианна. Несколько месяцев назад – зимой этого года – супруги, так сказать, оборвали все связи. Никаких семейных обедов, что неудивительно, поскольку все их близкие родственники живут в сотнях километров от Нормандии – кроме родителей Аманды, которые лежат на деревенском кладбище.

Марианна испустила тяжелый вздох.

– Мулены не приглашают к себе друзей, а в те редкие разы, когда сами идут в гости, ребенка с собой не берут. Они перестали посещать Сержа Лакорна, лечащего врача Малона. Еще одна деталь показалась соседям странной – по трезвом размышлении. Нынешней зимой они видели мальчика в саду. На велосипеде, у пруда… и всегда – в шерстяной шапочке и с толстым шарфом на шее. Но чем теплее становилась погода, тем реже малыш появлялся на улице. Да, конечно, обитатели подобных мест сразу валят на пляж, стоит солнцу выглянуть из-за тучи, но…

Марианна отказалась от надежды справиться с непокорным еженедельником: ее пальцы нащупали в кармане другой предмет.

– Если я все правильно поняла, Люка, Мулены – особенно мамаша – опекали сына до двух с половиной лет, сведя его общение с другими детьми до минимума. А с трех лет – полное затемнение!

– В сентябре он пошел в детский сад, Марианна…

Уж лучше бы называл меня майором!

– Да, как и любой ребенок во Франции, которому должно исполниться четыре. Не записать Малона в сад они не могли – это сразу привлекло бы к ним внимание.

Она осторожно, двумя пальцами, вытащила из кармана свою находку.

– Вы правы, Марианна, но я должен сказать кое-что важное.

– Пожалуйста, Люка, не зови меня по имени. Даже сотрудники с тридцатилетним стажем этого не делают.

– Конечно. Так вот, мад… Думаю, она меня вычислила…

– Кто? Аманда Мулен?

– Да.

– Ну и что? Мы полицейские, а не секретные агенты!

– Вы так думаете, э-э-э, мадам Огресс?

Марианна снова вздохнула и положила мятый стаканчик на приборную доску.

– Покорителем сердца Аманды Мулен ты точно не станешь. Она никогда не забудет, что ты копался в ее личной жизни. Ничего, переживешь…

Она закончила разговор, не дождавшись ответа, и устремила взгляд на фею Динь-Динь и ее подружек, готовившихся вспорхнуть в небо над улицей дю Ок.

Малон Мулен пил из стаканчика сегодня утром.

Что, если Василе Драгонман прав?

Возможно, простейшее из решений – начать официальное расследование и сделать анализ ДНК?

Маленькая стрелка на 8, большая – на 10

Малон плакал. Мама-да сидела рядом с ним на кровати, но он не мог сказать ей, почему так грустит.

Не мог признаться, что Гути уснул – возможно, навсегда.

Что его сердце больше не бьется, а рот не разговаривает. Что он теперь такой же… как все игрушки.

Малон понимал, что должен успокоиться. Нужно взять платок, вытереть слезы и сопли. Иначе Мама-да не уйдет. Останется в комнате, будет гладить его по волосам, говорить, что любит, что он ее большой мальчик, ее сокровище.

А он хочет остаться один, с Гути.

Раз друг не может говорить, значит, историю сегодня вечером должен рассказать Малон. Его историю. Сквозь завесу слез он видел стрелку, стоящую на карамельной планете. Самой большой из всех.

Сегодня день Юпитера. День силы. День мужества.

Мама-да никак не уходила. Сидела, прижавшись к нему, в тепле детской. Малон слышал ее мерное дыхание. Заснула? Нет. Подняла руку, приласкала его, беззвучно прошептала «тсс…». Поцеловала в шею со словами: «Уже поздно, милый, тебе пора в страну снов».

Малон понял: сегодня Мама-да не уйдет из комнаты, пока он не заснет.

Ну и ладно… Мальчик завел мысленный разговор – в надежде, что Гути сумеет его услышать.

Он знал наизусть историю про Юпитер.

Она самая важная, мама все время это повторяла. Именно ее он должен будет вспомнить, когда наступит момент.

Момент улететь. И вовсе не в страну снов, как хочет Мама-да.

А в лес людоедов.

В этот момент Малон должен быть очень-очень храбрым. От чудищ можно спастись одним-единственным способом. Потом будет слишком поздно. С самолета не спрыгнешь. Мама сказала, что есть всего одно место, где людоеды никогда его не найдут.

Она заставила Малона пообещать, что он будет думать об этом каждый вечер. Думать, повторять слова, пересказывать их Гути, но только ему.

КАЖДЫЙ ВЕЧЕР

Снова и снова думать об укрытии.

Сверхсекретном. И самом простом на свете.

Сегодня на заправке я сдрейфил и не сказал своим, что мне нечем платить за бензин. Не мог расстроить их в первый день отпуска.

Желание убить

Взял 11,78 литра на 20 евро… вылил на землю и кинул окурок.

Не нравится: 176

Нравится: 324

www.jelanie-ubit.com

Прожекторы башен-близнецов маяка на мысе де ла Эв каждые двенадцать секунд освещали обрывистый берег.

Василе мысленно отсчитывал время. Мощный фонарь позволял взбираться по нависшей над пропастью террасе, сплошь заросшей кальцефилами, но береговую линию и чернильно-черную поверхность моря внизу он видел плохо.

Двенадцать секунд.

Василе направил фонарь на свой мотоцикл, оставленный между двумя белыми скамейками, чуть в стороне от пустой парковки. Байк стоял прочно. От порывов ледяного ветра у Василе то и дело сбивалось дыхание, развернуть карту еще раз он не рискнул и мысленно восстановил в памяти цветные кружки, линии и стрелки – результат долгой кропотливой работы по сопоставлению данных.