Мишель Бюсси - Пока ты не спишь

Утром Аманда встретилась с врачом. Он заставил ее прождать целый час, хотя пациентов в коридоре не было и никакой ребенок не играл в углу в «Лего». В приемной шушукались и хихикали три секретарши.

Когда доктор наконец принял ее, то сразу сообщил, что имел долгую беседу с судьей и высказал ему свое мнение.

Малон должен содержаться в специализированном учреждении.

Мальчику необходимы регулярный уход и лечение.

Аманда может видеться с ним так часто, как пожелает…

– Верните мне ребенка, – попросила Аманда. – Пожалуйста, профессор…

Врач не ответил. Он вертел в пальцах изящную серебряную ручку и не удосужился достать из пластиковой папки, которую принесла Аманда, разрешение забрать Малона домой. Подписать документ мог только Лакруа.

– Прошу вас, доктор…

В голосе Аманды не было и тени враждебности.

Вместо ответа он подвинул к ней медицинскую карту сына. Она рассеянно ее перелистала, заранее зная, что не увидит ничего нового. Состояние больного без перемен. Когнитивная активность и реакции отсутствуют.

– Это для блага ребенка, мадам Мулен, – счел нужным уточнить нейрохирург. – Малону будет лучше в медицинском учреждении, против вас я ничего не имею…

Аманда не слушала. Ее взгляд привлек логотип филадельфийской Университетской клиники Харпера. Она знала его. Единственная лаборатория в мире, где «чинят» мозги: имплантируют новые аксоны на поврежденные нейроны. «Команда из тридцати дипломированных нейрохирургов, уникальное медицинское оборудование». Большой парк, список знаменитостей – целых три колонки! – оперировавшихся в клинике, – текст рекламного буклета. И неважно, что никого из них во Франции не знают.

Стоимость операции 680 000 долларов.

– Надеюсь, вы понимаете, что я очень вам сочувствую, мадам Мулен… Вам и вашему сыну. Но я не могу рисковать. После того, что случилось…

Врач улыбнулся, и Аманда возненавидела спесивого ублюдка с дорогой ручкой, цена которой наверняка составляет тысячную часть от стоимости операции.

В доме у сквера Мориса Равеля ничего не изменилось. Все соседи торчали в окнах: возвращение Аманды стало для округи бесплатным развлечением. В комнатах было пусто, холодно и пыльно. На полу – след от бамбукового ковра и засохшие пятна крови. В рамке на стене, украшенной сердечками и бабочками, висели стишки в честь Дня матери.

Аманда так обессилела, что даже плакать не могла.

Следующие три дня она никуда не выходила, ничего не ела и почти не спала. Пришедший почтальон понял, что корреспонденцию из почтового ящика никто не забирает, открыл калитку и постучал в дверь, чтобы лично вручить Аманде письмо из Французской Гвианы.

Она налила себе кофе, села за кухонный стол и вскрыла конверт.

На первой странице было всего два слова.

Для Малона.

И подпись.

Энджи.

Десять строк на второй странице, написанные женским почерком, Аманда прочла по диагонали.

Энджи просила прощения за то, что не подавала о себе вестей, объясняла, что отправила посылку в Венесуэлу, что имела дело с ювелиром из Антверпена через голландского посредника, что было очень сложно переправить «товар» клиентам в Сингапуре, Тайбее, Йоханнесбурге и Дубае…

Все это не имело значения.

Важна была только последняя строчка.

Две буквы, цепочка цифр и имя.

CH10 00230 00109822346

Ллойд & Ломбард, Объединенный Банк Цюрих

Марианна решила ни в чем себя не ограничивать.

Позову всех и обязательно напьюсь!

Она купила торт и украсила его свечками.

Воткнула сорок штук.

Марианна приказала себе забыть о разговоре с сотрудниками отдела собственной безопасности, о грядущем позоре и весьма вероятном увольнении, надела обтягивающую майку с надписью No Kids на груди и порхала от одного гостя к другому со стаканом в руке, повторяя:

– За свободу!

Ж. Б. появился поздно вечером, под руку с молоденькой девицей в джинсовых шортах и топе цвета «фуксия» до пупка. Лейтенант прятал за спиной бутылку шампанского – решил сразу отпраздновать развод и залить горе по поводу отказа в совместной опеке.

Парочка погостила недолго, потом Лешевалье поцеловал Марианну в лоб, шепнул, что они с Лорин встречаются в клубе с ее друзьями, и голубки упорхнули.

Часа в три ночи начали расходиться остальные, к пяти в квартире остался только Дед. Повсюду грязные стаканы, недопитые бутылки, раздавленные птифуры, одноразовые тарелки с едва початыми кусками торта.

Марианна без сил повалилась на диван рядом с кошкой и открыла бутылку «Десперадос».

– Хочешь, помогу тебе навести порядок?

– Не бери в голову, это подождет до завтра. У меня теперь будет масса времени на наведение порядка.

Дед тоже взял себе пиво, покачал головой:

– Как я тебя понимаю…

Неделю назад лейтенант Паделу отмечал свою отставку. Ушел в пятьдесят два года, прослужив в полиции двадцать семь долгих лет.

Марианна была пьяна. Она уронила бутылку на паркет, и пиво потекло под диван.

– Что за идиотизм – звать тебя Дедом… Ты старше меня всего-то лет на десять, а выглядишь лучше многих моих ровесников. Ты один, сам по себе, отчитываться не перед кем. Иди сюда. – Она подвинулась, давая ему место, спихнула ногой кошку.

Дед улыбнулся:

– Могу я уточнить, что конкретно ты мне предлагаешь, Марианна?

Майор Огресс улыбнулась в ответ:

– Давай займемся любовью. Отпразднуем начало моей новой жизни. Твоей, кстати, тоже. Предадимся утехам, ничего больше, клянусь. Ты вряд ли захочешь сделать мне ребенка, у тебя их вон сколько…

Лейтенант Паделу не без труда справился с волнением, подхватил стул за спинку и устроился напротив Марианны:

– Ты серьезно?

– Хочу ли я заняться с тобой любовью? Ну… Можно разок попробовать… Я тебе больше не начальница.

– Я не о том, а о ребенке. Ты говорила серьезно или просто глупо пошутила?

Голова у Марианны кружилась, но она кивнула – почти машинально, – что могло означать «да» или «почему бы и нет».

Он наклонился и взял ее за руку:

– Это не шутка, красавица? Через шесть месяцев я смогу положить ладонь на твой округлившийся живот с моим наследником внутри? А через год буду утешать плачущего малыша, который капризничает и хочет к папе? И мне не придется проводить Рождество в одиночестве, ведь нужно будет ставить елку, украшать ее сверкающими звездами и изображать Пер-Ноэля? А качели у меня в саду снова обретут хозяина, и я достану из сарая велосипед, смогу гулять в порту, ходить в бассейн и на ярмарку, есть сладкую вату, кататься на карусели и наслаждаться мультиками? Ты хочешь подарить мне все это, Марианна? И маленький мальчик или чудесная девочка будет целовать меня по утрам, залезать на колени и шептать со смехом: «Ты колючий, папа!»? И я не закончу жизнь никому не нужным старикашкой, который борется с желанием названивать взрослым детям? Ведь каждый вечер я буду рассказывать сказку малышу, а он будет всякий раз виснуть у меня на шее, не желая отпускать от себя? Я получу все это, Марианна? Я все начну сначала, поверну стрелки вспять, отмотаю время на двадцать лет назад? Ты серьезно, Марианна?