Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

– Читайте.

– Экклезиаст. Ничего такого о пригоршне праха. Есть вещи намного более полезные, о которых не стоит забывать в жизни. Почти каждый раз, когда я взбираюсь на холм перед вашей долиной, я думаю об этом. «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать … »

– Эту часть Библии я знаю, – сказала я.

– Вы и знаете и не знаете ее одновременно, – ответил священник.

Необычайно холодный ветер, совсем не июньский, веял над страной. Аноним говорил, что пошли жаркие споры на этот счет. Многие люди надеялись, что что-то поменялось на небесах и скоро пойдет дождь. Как по мне, небеса тут ни при чем. Вероятнее всего, высокое давление долго держалось над Европой, не давая воли атлантическим фронтам, которые ранее часто стучались в двери нашего западного побережья. Наши собственные, прежде приносившие дожди ветра, кажется, должны были подкрасться незамеченными. Как еще они могли бы нарушить эмбарго на осадки? Никто не знал ответа на этот вопрос. Метеорологи уж точно ничего не знали. Они изучали ежеминутные изменения в давлении на диаграммах, словно предсказатели судьбы, читающие по линиям на руке клиента. А еще были ученые, которые в начале подъездной дорожки, ведущей к дому, размахивали какими-то палками и тыкали ими в небо, словно колдуны. Бесконечный скрип оконных рам и хлопающие двери всем действовали на нервы. Даже Мальчишка не выдержал и вышел из амбара. Я высунула голову из задней двери дома.

– У вас все нормально? – крикнула я, перекрывая свист ветра.

– Да, – подошел он ко мне поговорить. – Скучно, просто очень скучно. Никаких развлечений. Я дочитал мою последнюю книгу и не выдержу еще одной игры в покер с Адрианом.

Мне его стало жаль. В прошлом он явно не мечтал застрять здесь так надолго. Мальчишка с радостью принял мое предложение выбрать себе книгу в нашей библиотеке. Он вошел. Дверь с грохотом захлопнулась за ним. Вместе с Мальчишкой в дом влетело облачко пыли. Я показала ему покрытые паутиной книжные полки и оставила одного.

– Нашли что-нибудь? – крикнула я из кухни.

Мне не хотелось вспоминать названия книг и то, кто, когда и где их читал в последний раз.

Мальчишка высунул голову из-за дверного косяка.

– Давно хотел прочитать, – сказал он, показывая мне «Долгую дорогу к свободе» [33].

Заметив появившееся на моем лице выражение, он скривился:

– Господи! Извините. Нетактично с моей стороны.

– Ладно. Берите и читайте. Он был удивительным человеком. Пожалуй, когда вы прочтете, я сама снова перечитаю эту книгу.

Нет, не перечитаю. Меня поражает то, какой неподготовленной к моему заключению я оказалась. К тому же я очень слабо представляю себе будущее. Я не Мандела. Я не смогла бы, как он, читать, размышлять и делать пометки на полях томика Шекспира. Не думаю, что, если меня выпустят на свободу, я смогу чего-нибудь достичь. Если снова начнут идти дожди, меня могут выпустить, хотя и не снимут до конца с меня обвинений. Что я буду делать тогда? Раздумья повели меня от моего повторяющегося, как у героя «Дня сурка», настоящего к сослагательному наклонению «что если». Будущее. Я стараюсь жить настоящим, дышать, есть, ждать, стучать по дереву, но этого недостаточно. Я хочу большего, должна хотеть.

Вопрос, который никто мне не задавал, вопрос, на который у меня нет ответа: останусь ли я здесь, если мне вернут свободу передвижения? Я вижу себя колесящей по стране в поисках Марка и сестры Амалии, я буду искать их по запаху вины, а когда найду, не исключено, что окажется: след ведет к моим собственным пальцам с почерневшими обкусанными ногтями. А если я все же решусь уехать отсюда, возникает вопрос: почему я не покинула Велл раньше, когда еще не было слишком поздно? После всех усилий, потраченных на самодисциплину, я возвращалась к вопросу об упущенных возможностях. Это словно магнит, и мне трудно противиться его притяжению.

Злой ветер и охранники, держащие меня взаперти, поспособствовали такому течению моих мыслей. Хотя на календаре лето, на дворе погода дышит осенью, навевая воспоминания о том дне, когда Энджи уехала, а Люсьена оставила здесь ради его безопасности. Тогда погода также была странной. В начале сентября подул сильнейший ноябрьский ветер, почти ураган. Ни единой капли дождя на землю не упало. Ураганный ветер валил сухие деревья на тротуары, на мам, ведущих своих детей на первое занятие в этом учебном году, на спальни, где ничего не подозревающие безработные спали, заглушая пустоту своего существования, на пару с кольцами на пальцах, сидящую на скамейке в парке. Колокольчики тревоги не прозвучали вовремя, и ветка над ними треснула…

Я шла против сильного ветра к Люсьену. Овцы, которые обычно подбегали ко мне, а то и увязывались за мной, теперь держались поближе к живой изгороди. Я следовала их примеру. Только подойдя почти вплотную к лагерю, я увидела, что бродяги-путешественники собираются в путь. Большинство палаток, в которых они спали, были уже сложены и превратились в бесформенные нейлоновые тюки. Ночи, проведенные в них, сны, увиденные в них, были сложены и сжаты до удобных размеров. Четверо бродяг боролись с большой палаткой, в которой хранились припасы. Они что-то кричали друг другу, но ветер уносил слова прочь. Нейлон, хлопающий на шквальном ветру, лип к их телам. Люди старались засунуть полгода, прошедшие с момента их появления в Велле, как можно плотнее в ограниченное пространство: велосипеды крепили сзади автофургонов, а матрасы – на крышах автомобилей, спальные мешки засовывали в большие хозяйственные сумки для походов по супермаркетам, кастрюли составляли одна в другую, словно матрешек, выпускали воздух из резиновых емкостей для воды. Если перевести это на язык музыки, то передо мной выступал большой хор в одной из сцен какой-нибудь оперы. Каждый выполнял свое дело в полной гармонии с остальными, казалось, в любую минуту они могут все разом повернуться в мою сторону и разразиться песней перед выходом на поклон к зрительнице.

Как и следовало ожидать, Энджи находилась в самом центре происходящего. Дочь снимала бельевую веревку. Привстав на носки, она развязывала узел, которым веревка была привязана к ветке сливы, растущей возле изгороди. Верхняя часть живота – голая. Из одежды на дочери были лишь дурацкий коротенький топик и джинсы. Совсем не по погоде. Энджи всегда хотела казаться подростком. «Хотела и будет хотеть», – подумалось мне. Я принялась оглядываться в поисках Люсьена и услышала его прежде, чем увидела. Если детям и дали какое-то серьезное поручение во время всеобщих сборов, они уже давно о нем благополучно позабыли. Я увидела внука сидящим вместе с Хенни на голубом велосипеде, который вот-вот намеревался скатиться со склона.