Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет

– Вы же знаете, офицер, что я ставки не принимаю, тогда что вам нужно?

Я решил зайти издалека:

– Скажи мне, где тут у вас ВИП-зона… Ну где сидят хозяева ипподрома, владельцы киностудий… Это же где-то наверху, правильно?

Он скосил глаз на купюру в моей руке, но не взял ее, а только кивнул и сказал:

– Лестница вон там. Но это же не стоит десятки? – И он вопросительно посмотрел на меня, ожидая, что я попрошу еще.

– Мне необходимо попасть туда. Мне сказали, что Дэниел Мертон сейчас там, и мне нужно с ним встретиться. Этой суммы достаточно?

Кивнув, он взял у меня деньги и сказал:

– Вам придется отдать еще столько же парню наверху.

Я понимающе кивнул, и он пошел показывать мне дорогу. Новый забег начался, и толпа возле касс рассосалась. Дверь на лестницу находилась прямо под большим табло. Лестница была узенькая, деревянная, крашенная зеленой краской. Жарища скапливалась здесь и поднималась вверх, и я порядком взмок, не поднявшись еще и до половины.

– А ты выигрышный билетик никогда не находил тут среди этих бумажек? – спросил я у своего провожатого.

– Нет, никогда, – ответил он не оборачиваясь.

Наверху была еще одна дверь с торчащей над ней голой электрической лампочкой. Старик прошел вперед и придержал ее для меня. Мы оказались в неком подобии вестибюля с открытым обзором в обе стороны. По звукам громкоговорителя я понял, что забег уже кончился. Мой старик подошел к молодому негру в такой же точно униформе, стоявшему в качестве охранника у двери в ВИП-зону. Они о чем-то поговорили, потом молодой посмотрел на меня и покачал головой. Старик сказал ему еще что-то, но тот снова покачал головой. Я подошел к ним и спросил:

– В чем проблема?

– Да этот дурачок, видать, не знает, где у него рот, если не хочет подзаработать на жратву, – сказал старик.

Парень повернулся ко мне.

– Я могу пропускать в эту дверь только владельцев. А посторонние – только через мой труп. Я же потеряю работу. Ну и какой мне смысл, а, старик?

Тогда я достал из кармана еще одну десятку, визитную карточку и карандаш. На обороте карточки я записал три имени и протянул ее вместе с десяткой молодому негру.

– Передай это Дэниелу Мертону. Скажи ему, что я жду его здесь снаружи, чтобы поговорить. И вот увидишь, он прикажет тебе пропустить меня.

Парень посмотрел на десятку, потом опять на старика и наконец взял деньги вместе с карточкой.

– Никого не пропускайте, – сказал он и исчез за дверью.

– Ох уж эта нынешняя молодежь! – сказал старик и направился обратно к лестнице.

Громкоговоритель продолжал истошно вещать, поднимая накал страстей на трибунах, хотя близились сумерки, и ипподром скоро должен был закрыться. Тогда и проигравшие, и выигравшие должны были, по идее, ринуться опустошать близлежащие бары – кто залить горе, а кто отпраздновать победу.

Наконец дверь открылась, и молодой негр жестом пригласил меня войти.

– Только чур это было в последний раз, – сказал он, посторонившись и пропуская меня, и закрыл за мной дверь.

Я очутился в длинном узком коридоре с множеством выкрашенных зеленой краской дверей, снабженных пронумерованными медными табличками. Трудно было сказать, сколько за этими закрытыми дверями сидело людей, но я предположил, что эти ложи, как и трибуны внизу, были заполнены примерно наполовину. Где-то в середине коридора мне попалась одна некрашеная дверь без номера и таблички – скорее всего, чулан уборщика. Последняя дверь – под номером пятнадцать – была открыта.

Ложа была маленькая – всего на четыре кресла. И из нее хорошо просматривалась вся арена. По обе стороны кресел здесь были два телефона – для сообщения ставок. Мертон сидел в ложе один. Он расположился в самом крайнем кресле слева и даже не обернулся, когда я вошел.

Когда я подошел к нему с правой стороны, он, по-прежнему не глядя на меня, сказал:

– Присаживайтесь.

Я сел через одно кресло от него. В профиль он походил на императора с древнеримской монеты. На нем были темный костюм-тройка и белая накрахмаленная рубашка. Я не мог разглядеть его лучше, потому что в ложе было темновато. Видимо, любовь к сидению в потемках была их семейной чертой.

Он пока не произнес ни слова. Я тоже молчал. Голос комментатора в громкоговорителе объявил о начале последнего забега. Потом прогремел выстрел стартового пистолета, и голос комментатора возвестил о том, что забег начался. Комментатор затарахтел, как машинка дантиста, рассказывая нам то, что мы видели и сами. Мертон, не отрываясь, наблюдал за забегом, но лицо его выражало безразличие, и по нему трудно было сказать, делал он ставки или нет. Лошади унеслись в дальний конец дорожки, превратившись в крохотные фигурки, обогнули круг и снова начали приближаться, звук их копыт был едва различим в общем шуме. Красный и зеленый жокеи заметно выбились вперед, оставив позади остальных участников забега, шедших примерно вровень друг с другом. В последние секунды красный жокей чуть обогнал зеленого, и в таком порядке они пришли к финишу. Третья лошадь отстала от них всего на полкорпуса. Толпа хлынула с трибун к выходу. Выдохшийся комментатор продолжал что-то тараторить.

Наконец Мертон заговорил. Это был ровный и спокойный голос могущественного человека, еще не решившего, стоит ли ему употребить свое могущество.

– Что вы хотите?

– Ваши парни преследовали меня от самой студии, но работу свою они не сделали, не так ли?

– Это парни Хьюба, не мои. А Хьюб у нас иногда страдает повышенной возбудимостью.

– Я уж заметил. Особенно в том случае, когда кто-то проявляет интерес к его делам.

Оставив мое замечание без внимания, он снова спросил:

– Что вы хотите?

– Прежде всего, чтобы меня не держали за дурака.

– Вы не дурак. Тут Эл Нокс ошибся.

– А он считал меня дураком?

– Нет. Насколько мне известно, он вокруг себя дураков не держит.

– О, это вы просто плохо знаете обычных людей. Вам надо попробовать посидеть не в ложе, а на трибунах.

Мертон поднял руку и растопырил пальцы, давая мне знак замолчать.

– Что вы хотите?

– Ну, поскольку я нашел вас там, где мне посоветовала вас искать ваша дочь… – Я сделал паузу и, не добившись результата, продолжал: – …то я думаю, что хотел бы поговорить с вашим сыном.

– Это невозможно.

– А скажите, на кого я работаю – на вас или на студию?

– Это одно и то же.

– Нет, это не одно и то же. Это будет совсем не одно и то же, если я пойду в полицию со всем, что у меня имеется. Кое-что я до сих пор утаивал, но я не смогу делать это до бесконечности, и мне нужно знать, о каких вещах в каком ключе говорить.

– Я вот тут недавно прочел в газете одну историю, – сказал Мертон. – И поначалу загорелся идеей поставить по ней фильм, нечто очень таинственное и захватывающее. – Он мечтательно обвел руками круг в воздухе. – «Великое Неизвестное» – так бы он назывался. – Он помедлил немного и опустил руки. – Но потом я понял, что этот проект будет непривлекательным в коммерческом смысле. Но сюжет запал мне в душу и до сих пор не отпускает меня.