Эрик-Эмманюэль Шмитт - Яд любви. Отель двух миров (сборник)

Девочки, поверить не могу: Огюстен поджег гараж!

Джулия

Что, прости?

Коломба

Сегодня ночью он облил бензином гараж «Рено» в Рюэйе, бросил спичку и сел на лавочку. Пожарные приехали, он не двинулся с места. Было слишком поздно, здание нельзя было спасти, машины уже обуглились. Наверно, миллиона на четыре нагорело.

Анушка

Где он?

Коломба

В участке. Когда пожарный, который тушил огонь, велел ему отойти от очага возгорания, Огюстен ответил, что любуется делом своих рук. Тогда сразу же капитан указал на него полицейским. Огюстен подтвердил, что это сделал он. Его задержали.

Рафаэль

Я не понимаю. Огюстен пироман? Огюстен налетчик? Хулиган? Этот мальчик может быть агрессивным? Вот уж про кого я бы подумала в последнюю очередь.

Коломба

Я тоже.

Анушка

Я тоже.

Джулия

Кто тебе это сказал, Коломба?

Коломба

Мари… Она подавлена. У нее впечатление, что ей говорят о другом Огюстене, не о том, которого она знала.

В каждом хорошо знакомом человеке таится чужак, готовый выпрыгнуть в любую минуту.

В моем отце внезапно проявился мужчина, способный желать мужчину. В моей матери проснулась гарпия. В Огюстене обнаружился преступник. Ужас, ужас, ужас…

Меня пугает то, что в один прекрасный день может выскочить из меня.

Думаешь, что знаешь себя, а на самом деле лишь издали различаешь силуэт. Приближаться оказывается опасно. Наш внешний вид и наша внутренняя история всего лишь ширма, а за ней прячется незнакомец.

Я надеялась, что, взрослея, я стану собой. Но что, если я стану кем-то другим?

Мы с Теренсом, хоть и на расстоянии друг от друга, провели совместное расследование о подростках, которые совершали демонстративные преступления: кражи, нападения, поджоги, вплоть до убийств с применением огнестрельного оружия в США или в Норвегии…

Случай товарища Огюстена никуда не вписывается.

У него не было политических убеждений, он не общался с группами экстремистов, он не был асоциален, ведь они уже три года встречаются с Мари.

Немыслимо. Нелогично. Он не должен был этого делать.

Огюстена не посадят. Ему семнадцать лет, он еще несовершеннолетний, по закону его, наверно, должны будут отправить в исправительную колонию.

Самое странное, что он ничего не отрицает. Наоборот, настаивает, что это сделал он.

Огюстен берет на себя вину за поджог в гараже, и это не странно, это ключ к разгадке.

Никто, кроме меня, не понимает, почему он это сделал.

Рассказать ли им?

Мама дорогая! Отец у меня гей, подружка беременна, приятель в тюрьме, друзья балуются наркотиками или напиваются каждую субботу, а моя мать орет на меня за то, что я посадила пятно на джинсах. Застрел! Никогда не выйду замуж…

Трудная неделя. Мне показалось, что я не одна, а меня несколько.

Я уступила Мехди. Мой отец и его новая жена спят на втором этаже, в одиннадцать вечера они уже дрыхнут, как все старики в их возрасте, а я притащила Мехди. Мы провели три ночи вместе.

Утром после первого раза я, выпроводив Мехди, взяла свою самую мятую майку, растрепала волосы. Подрисовала круги под глазами и расхныкалась, что ужасно устала. Мало того что они повелись, мне еще и посочувствовали, велели отдыхать дома. Помрешь со смеху…

В лицее, наоборот, нам с Мехди удалось шифроваться только несколько часов. Девочки догадались, Джулия первая, новость облетела весь лицей быстрее, чем нейтрон в ускорителе частиц. Ну что, заметно, что я физику учу, да? Ладно, Мехди не первый красавец на деревне, тем не менее все признают, и я тоже, что он обаятелен и энергичен! В любом случае он всем твердит на каждом углу, что я восхитительна.

Мне нравятся отношения с Мехди, потому что я их контролирую. Влюблена – в меру, убеждена, что он и в подметки Лукасу не годится, я владею собой в его присутствии, а он без ума от меня, как пьяный от восторга, отдается полностью. Он даже потерял сознание в моих объятиях. Как страшно! Как приятно! Этот великан, сраженный наповал такой хрупкой особой, как я… Мне нравится, что он боготворит меня. Мне приятно давать ему то, чего он хочет, а потом отказать. Мне нравится испытывать желание, но не потребность. Я наслаждаюсь, что могу повелевать им, как королева.

В то же время – и в это поверить невозможно – Лукас пишет мне из Брюсселя, что он расстается с Ванессой. Я не знаю, что и думать.

У него что, есть антенны, которые улавливают эмоции? Хочет ли он мне напомнить, что я не влюблена в Мехди? Просит ли дождаться его? Или все это просто случайность?

Плюс от всей этой неразберихи: вместо того чтобы прыгать от радости, я ему отправила лаконичное сообщение, в котором я отстраненно осведомляюсь о его настроении и о настроении Ванессы после того, что случилось. Безразличнее не придумаешь.

Тем не менее всю неделю я веселилась, встречая эту козу и видя, как ее колбасит. «Страданья в меру о любви нам скажут, без меры же – о глупости большой» [8], – сказала бы Джулия или Шекспир.

Все оставшееся время, а его, правда, было немного, я провела с Мари. Она уже забыла об аборте, ее волнует только Огюстен, она не может его увидеть. Он отвечает на все ее письма только три слова, всегда одно и то же: «Я тебя люблю».

В чем безумие Огюстена: в поджоге или в любви?

И то и другое оказалось разрушительно.

Я единственная, за исключением родителей Огюстена, кого он допустил на свидания в комнату для посетителей. Естественно, я этого никогда не скажу Мари.

С чего вдруг такая милость? Он прочел мое письмо.

После второй беременности Мари все стали осуждать Огюстена: как этот проходимец мог до такой степени думать исключительно о своем удовольствии, так пренебрежительно относиться к девушке, что она залетела?

Или это была не случайность? Может, Огюстен хотел ребенка от Мари. Ему нужно было это рождение, эта новая жизнь, чтобы перебороть проклятие, которое довлеет над его семьей.

Две его сестры умерли в младенчестве от наследственной болезни, которой он избежал. Он остался единственным ребенком.

Огюстен хотел встать на сторону жизни, перебороть рок, хотел закрепить союз с Мари, освятить его рождением ребенка. Неужели его близкие не поняли этого?

Его обвинили. Смешали с грязью, Огюстен не ответил ничего. Язвительность его родителей окончательно разбила ему сердце. Он поджег гараж, чтобы крикнуть в лицо всем, кто его осуждал: «Вы считаете меня проходимцем? Вы правы: я проходимец и сейчас вам это докажу!» Он предпочел подтвердить ужасное представление, которое люди себе придумали о нем, чем открыть, что у него на душе, свои переживания. Он всего-навсего защищался.