Уильям Шекспир - Собрание сочинений в одной книге (сборник)

Завещание великого поэта и драматурга, помеченное сначала январем, было переправлено на март 1616 года. Смерть его последовала 11 апреля 1616 года. Он был похоронен в стратфордской церкви; на его могиле поставили бюст работы голландского скульптора Герарда Иенсена, брат которого Николай незадолго до этого возвел подобное же сооружение на могиле старого знакомого Шекспира, одного из заговорщиков 1601 года – графа Рэтленда. Если считать, что памятник поставлен в 1620 году (а вернее, в 1621-м, через пять лет после смерти), и вспомнить, что приблизительно в это же время началась подготовка к изданию полного собрания пьес Шекспира, можно предположить, что инициаторами и руководителями возведения памятника были актеры театра «Глобус» и некоторые из бывших покровителей поэта, присоединившихся к ним.

В 1613 году, в то самое время, когда Россия готовилась с честью выйти из затруднений, созданных неблагоприятными условиями Смутной эпохи, – в Лондоне, в один из дождливых зимних дней, отмечалось на улицах какое-то особенное, усиленное движение. Целые толпы самого разнообразного люда спешно и оживленно шли в том же направлении, куда медленно ползли, громыхая и стуча, огромные, неуклюжие колымаги знати, запряженные четверкою белых лошадей и покрытые яркими попонами. То и дело раздаются громкие, повелительные голоса скороходов, расчищающих место для экипажа леди. Группа офицеров, сверкая полированною сталью своих кирас, следует по сторонам и сзади, верхом на тяжелых андалусских конях. Представители золотой молодежи, следуя укореняющейся испанской моде, едут, развалясь в открытых экипажах, на мулах, увешанных погремушками и бубенчиками, изукрашенных страусовыми перьями и лисьими хвостами. Тут же снуют оборванные, перепачканные мальчишки-ремесленники, грубо ломятся вперед, не разбирая дороги, солдаты и матросы, назойливо выкрикивают свои товары торговки и разносчики. И все это суетится, спешит, шлепает по лужам плохо вымощенных улиц, осыпает бранью то не в миру усердного полисмена, то богатый экипаж, разбрасывающий далеко вокруг брызги жидкой грязи. Надо совершенно отрешиться от новейшего представления о Лондоне, чтобы вообразить себе сколько-нибудь верную картину английской столицы того времени. Ведь всего несколько лет перед этим в королевском указе предписывалось замостить главные улицы ввиду того, что они покрыты канавами и рытвинами, что всякое движение по ним в экипажах должно прекратиться, что пешеходы и всадники, попадая в эти ямы, подвергаются тяжелым увечьям, а иногда и смерти. В самом центре города тут и там тянутся огромные пустыри, поросшие бурьяном и кустарником. Половина домов – деревянные, грубо обмазанные глиной, освещенные решетчатыми отверстиями: стекло еще довольно дорого, и эту роскошь позволяют себе только состоятельные люди. Один из современников наивно восхищается новым обыкновением – белить дома поверх глины известкою, «которая, – говорит он, – ложится такими ровными и восхитительно белыми слоями», что на его взгляд «нет ничего более изящного». Среди этой бедности, грубости и грязи тем резче выделяются лишь недавно отстроенные дворцы и палаты, не то готические, не то итальянские, с куполами и башенками, с узорчатыми украшениями, террасами, фонтанами, статуями. Блеск эпохи Возрождения дает себя чувствовать на каждом шагу, но обнаруживается он как-то неуклюже, как в случае с человеком, который только что был бедняком и вдруг сделался богатым. И все-таки в Лондоне в это самое время было уже 17 театров. Всего за два года было распродано сорок тысяч экземпляров разных пьес, сыгранных на лондонской сцене. Так велика была общественная потребность в этом учреждении.

Вот и теперь, в тот самый день, описание которого составляет предмет нашего рассказа, жители Лондона возбуждены именно крупным событием в театральном мире. Не так давно перед этим сошел со сцены и удалился в свой родной городок кумир лондонской публики, величайший образец поэта, творец новейшей драмы – Уильям Шекспир. Он сделал свое дело, он создал такую школу драматических писателей, которая все еще живет его преданиями, учится его искусству. Его пьесы продолжают идти на сцене, пользуются тем же блестящим успехом, тою же народною любовью; они по-прежнему волнуют и веселят, удивляют и восхищают; и наряду с ними не меньшим успехом пользуются пьесы его многочисленных сторонников и последователей и так же вызывают восторг и восхищение. Но широкий зритель как-то инстинктивно все-таки любит более других своего Шекспира, этого «могучего двигателя сердец», как его называют. И вдруг разносится по Лондону весть, что сегодня пойдет в театре новая пьеса этого драматического полубога! Было от чего прийти в волнение лондонским жителям: массами повалили они – и стар и млад, и богатый и бедный, и знатный и простолюдин – к театру «Глобус», тому самому театру, где Шекспир был одновременно и хозяином, и писателем, и актером, где осталась та же труппа актеров, какая играла при нем, где особенно живо должны сохраниться его заветы, его предания и наставления. И идут все, и спешат, и боятся опоздать, не найти места, взволнованные, возбужденные и заранее веселые и довольные.

На обширной топкой площадке, у самого берега Темзы, возвышается грубая шестиугольная башня, частью бревенчатая, частью сколоченная из досок; кверху она постепенно сужается и представляет, таким образом, усеченную пирамиду. Башня не покрыта: только у одной из шести граней торчат над стеною две остроконечные кровли, прикрывающие сцену; между ними развевается красный флаг: это значит, что ворота театра уже открыты для публики; когда все места будут заняты или когда представление окончится, флаг опустят. Вокруг башни тинистый зловонный ров, с перекинутыми осклизшими от грязи мостиками. На двух противоположных концах строения – широкие ворота для входа внутрь театра. Над самыми воротами, на карнизе, стоит огромная, ярко раскрашенная статуя Геркулеса: он держит над головою земной шар, а на нем надпись: «Totus mundus agit histrionem», т. е. «Весь мир играет комедию». По обеим сторонам двери гигантские тесовые щиты свешиваются с высоких мачт, водруженных в болотистую землю: большие ярко-красные буквы, начертанные суриком, так и бросаются в глаза. «Здесь всё правда: историческая пьеса» – так озаглавлено на афише это новое произведение Шекспира. Представление обещается грандиозное, великолепное: «Все костюмы новые: одну из главных ролей будет играть сам Ричард Бёрбедж», одно имя которого приводит толпу в неистовый восторг: для народа это такой же кумир из актеров, как Шекспир из драматургов. «На сцене, – продолжает афиша, – будут стрелять из пушки» – еще одною причиной больше, чтоб ожидать на сегодня чего-то совсем необыкновенного, чрезвычайного. Афиша знает это и за чрезвычайность представления объявляет на сегодня двойные цены. Но что такое двойные цены в театре, где «всего за шиллинг можно знатно провести время» [1]. Еще часа три до начала представления, а огромная площадь перед театром уже буквально запружена массою народа. Давка и беспорядок: все увязают в грязи, падают, бранятся и неудержимо рвутся вперед и вперед, спеша заплатить свои гроши и войти в широкие ворота гостеприимного «Глобуса». Кассир в живописном черном платье с трудом успевает опускать медные монеты в разрез на крышке кованого сундучка, на всякий случай прочно прикрепленного цепями к стене. Полицейские давно уже отошли в сторону, они чувствуют себя бессильными. В воздухе стоит смешанный гул голосов, восклицаний, божбы, ругательств. А тем временем начинается движение и на противоположной стороне башни, у других дверей, через которые пройдут в театр актеры, писатели, записные театралы и вообще привилегированная публика. И здесь тоже спешат запастись местом заблаговременно: более всего хлопочут о том, как бы успеть захватить скамью или трехногий табурет, – иначе придется располагаться на полу. У входа в толпе бойко продаются литературные новости, летучие сатирические листки. «Новости из ада! Кому новостей из ада?» – предлагает один разносчик. «Семь смертных грехов Лондона!» – выкрикивает другой. «Новейший альманах! На два гроша остроумия!» «Венера и Адонис», сочинение Уильяма Шекспира!» Многие запасаются этими листками, чтоб скоротать скучное время ожидания.