Джон Голсуорси - Спектакль

Горничная.Миссис Моркомб завтракает. Как о вас доложить?

Одихем.Оддиум (так он произносит) . И не откажите сказать: по важному делу.

Горничная уходит. Отец с дочерью стоят с безнадежный видом.

Дэзи (внезапно) . Ах, папа, я не выдержу, я не могу ее увидеть.

Одихем.Ну полно, Дэзи; ведь не съест же она тебя, если они давно разошлись, как ты говоришь…

Дэзи.Да! Разошлись, разошлись…

Одихем.Ну приободрись же! Скажи себе: с этим все кончено. Это единственный способ отвязаться от этих проныр. (Достает из кармана сложенную газету.)

Входит Энн.

Энн.Вы хотели меня видеть?

Девушка судорожно переводит дыхание.

Одихем.Так точно, мэм. Надеюсь, вы в добром здравии. (В смущении поглаживает себя по брюкам.) Может, оно и не следовало бы приводить к вам сюда дочку, да ведь вот оно какое дело-то, ежели с ним не разделаешься, того и гляди увязнешь.

Энн (пристально глядя на девушку) . Да, я понимаю.

Одихем.Видели вы это во вчерашней «Ивнинг Сан», мэм?

Энн (берет у него из рук газету) . Да.

Одихем.Я ее обыкновенно за ужином почитываю. Но, конечно, когда я ее вчера вечером читал, я понятия не имел, что это про мою дочку. Просто показал ей – и вот тут-то она мне все и выложила, что она с вашим мужем… Вот когда я только все и узнал, правду вам говорю, можете мне поверить, мэм. Ну, а что вам насчет этого известно, я, конечно, не могу знать.

Энн.Я ничего не знала.

Одихем.Так, так! Вот то-то я всегда говорю, только признаешься в чем, скажешь правду, так она за собой одно за другим и потянет. Ну, было у них такое дело, что уж там скрывать. Мать-то у нее была ирландка, в строгости ее держала, а вот поступила она в ресторан, там ее, конечно, разбаловали. Только мне, правду сказать, в голову не приходило, что у нее вдруг какая-то своя жизнь пошла, так вот, стало быть, я и пришел вас просить, чтоб вы на нас не гневались, простили ей.

Энн (холодно) . Мне нечего прощать.

Одихем.Да, вот видите, они в этой газете намекают, будто «эта девушка, вне себя от горя» – так они называют ее, – из-за нее-то и произошло такое несчастье. А она, конечно, уверяет, что нет. Ну-ка, Дэзи, расскажи леди то, что ты мне говорила о том, как вы последний раз виделись с майором.

Энн.Да, расскажите мне.

Дэзи (срывающимся голосом, задыхаясь, но постепенно овладевая собой) . О мэм, мы виделись с ним накануне того вечера, когда он… он… мы были с ним в Ричмонде. Я уверена, мэм, что он… что это случилось не из-за меня. Он был такой же, как всегда, ласковый, и я никогда не доставляла ему неприятностей, никогда. Мы никогда не ссорились. (Закрывает лицо руками, потом внезапно откидывает голову.) Уж как я его любила; обожала его. Я бы никогда не позволила себе чем-нибудь его огорчить.

Энн (тихо) . Вы приходили сюда вчера утром?

Дэзи.Я просто себя не помнила. А когда я отсюда вышла, меня нагнал какой-то человек. Он сказал, что ему придется заявить в полицию, если я не скажу ему всю правду. Тут уж я совсем потеряла голову и не помню, что я ему говорила. А они потом все напечатали в газете. А зачем им понадобилось вытаскивать это на свет! Это про меня-то, будто я могла причинить ему зло! Огорчить его, да ни за что на свете! (С трудом овладевает собой.)

Одихем (горячась) . Да от этих проныр-газетчиков не знаешь куда деться! Шагу ступить нельзя. Вот теперь к ней еще один привязался, предлагает увезти куда-то, говорит, надо ей скрыться покуда. Я ему говорю: это еще что за фокусы? Она к этой истории не имеет никакого касательства. А он не отстает. Ну тут я и подумал, надо положить этому конец. Ну что делать, прямо хоть в полицию иди! Не хотелось мне приводить ее к вам, а пришлось. И боюсь я, не хуже бы вышло: мне сдается, он за нами и сюда увязался.

Энн.Наверное.

Одихем.Ну так пусть поостережется. Может, моя дочь и дурно поступила, но она честная девушка, и я ее в обиду не дам. По тому, как она мне все рассказала, видно, что она к делу непричастна. Так вот, мэм, если бы вы сказали этому газетному прихвостню, почему ваш супруг учинил это над собой, они бы перестали совать нос, куда не след.

Энн.Я не знаю, почему он это сделал.

Одихем (ошарашен) . Гм… Значит, «окутано тайной»… Я думал, так только в газете болтают, а уж вы-то наверняка знаете. (Почесывает затылок.) Ну, как бы там ни было, а надо это прекратить. Пока еще ее имя не названо.

Энн.Мой отец и мать моего мужа были сегодня в редакции газеты; боюсь только, что это уже поздно. Полиция, конечно, видела заметку и не оставит такую вещь без расследования.

Одихем (в негодовании) . Вот вам англичане! Ведь это ужасно для моей дочери, ославят на весь свет в газетах!

Энн.Это ужасно для всех нас, мистер…

Одихем.Оддиум.

Энн (девушке) . Вы получили сегодня утром письмо от майора Моркомба?

Дэзи.Нет. И он даже ничего не сказал мне на прощание, когда мы с ним расставались в воскресенье вечером. Я просто не могу поверить, что его нет.

Энн.Вам не приходит в голову, что могло его заставить?

Дэзи (качает головой) . Нет! Только иногда с ним случалось, он вдруг замолчит и смотрит так…

Энн.Да, да.

Одихем.Простите, что я так при вас говорю, мэм, но мне думается: человек не имеет права лишить себя жизни вот так и оставить своих близких гадать, отчего да почему; по совести сказать, не годится это.

Энн.Он, по-видимому, написал письмо, но кому, мы не знаем; если бы это письмо нашлось, может быть, из него что-то выяснилось.

Одихем.Да… вот, стало быть, так оно и выходит, нельзя свою жизнь тайком строить, нельзя прятаться.

Входит горничная.

Горничная.Опять тот же молодой человек из газеты спрашивает этого мистера…

Одихем.Так я и знал, что он здесь объявится.

Энн.Вы хотите его видеть, мистер Одихем?

Одихем (переминается с ноги на ногу) . Право, мэм, для меня это все так непривычно. Как вы мне посоветуете?

Энн.Пожалуй, вам лучше повидаться с ним. Просите его, Эллен.

Эллен открывает дверь, входит репортер.

Репортер (к Энн) . Доброе утро, мэм. Пожалуйста, простите меня, но моя газета старается принять все меры, чтобы эта заметка не повлекла за собой никаких неприятных последствий…

Одихем (угрюмо) . Об этом надо было думать раньше. Кто вас тянул за язык? А мне-то всегда так нравилась ваша газета.