Карло Гоцци - Синее чудовище

Ступай, старик несчастный. Видит небо –
Мне жаль тебя… Но, ах!.. Безумьем было
В твои года преклонные жениться
На женщине и молодой, и пылкой.
Ахмет!.. Пора мне страсть тебе открыть.
Эй! Труффальдино!

Ах, этот негр! Какой забавный шут!

Как? И так быстро ты воспламенился?

Ну, шут! Пришли Ахмета и ступай!

Но если хочешь милости моей,
То повинуйся, позови Ахмета.

Какое счастье женщиною быть!
Соблазном, лаской, шуткой иль улыбкой
Мужчин смущать и мучить, как угодно.
Особенно героев, важных, мудрых,
И делать их игрушками своими.
Какая ж радость есть еще у нас?
Ужель Ахмет погибелью мне будет?
Я столько побеждала, а сама
Осталась до сих пор непобежденной.
От ласк моих он отвращает взор.
Потупившись, не смотрит. В наше время
Такая редкость юная стыдливость,
Румяный, нежный… О любовь, я вижу,
Ты хочешь мне отмстить; в моей груди
Пожар бушует! Если не полюбит
Меня Ахмет… О, фурией слепой
Тогда я стану. Вот он! О, красавец!
Вся кровь во мне кипит.

Ахмет, приблизься!
Что так несмел? Так холоден, скажи?
Ты молод и красив, но не хватает
Тебе огня. Проснись! Чего боишься?

Боюсь поднять глаза я на царицу,
Так долг велит.

А если повелит
Царица, чтоб ее ты не боялся?

Тогда еще б я больше стал бояться:
Нельзя нам милость высших принимать,
Как должное и не сообразуясь
С величьем их.

Ахмет, одно из двух:
Иль скромности пример ты небывалый,
Иль самой редкой хитрости пример.
Оставь свою боязнь. О почему
Печалью и тоской ты отуманен?

Не будь в моей душе тоски другой,
Известной небу, было б для тоски
Довольно видеть город обреченный
И горе старца бедного, Фанфура,
Супруга вашего. Его страданья
Так тяготят меня, что я не мыслю,
Что кто-нибудь здесь, при дворе, стремился
Искать отрады, кроме как в слезах.

Упрек суровый! Но из этих уст
И он мне сладок.

Сядь, Ахмет, сюда.

Простите мне, царица, что я смею…

Садись… я так велю.

Я повинуюсь.

Послушай, я в глазах твоих читаю,
Что недоверье в сердце у тебя.
Здесь, при дворе, меня все ненавидят –
Я знаю, но… Вот видишь ли, Ахмет:
Коль молодая женщина – но, правда,
Не глупая, живая – отдана
В супруги старику – в глазах других
Ей никогда безгрешной не казаться!
От клеветы не уберечься ей.
Все это предрассудки старины…
Меня считают гордой, а министры
Несправедливо судят обо мне,
И, верно, не успел ты к нам прибыть, –
Они тебе уж прожужжали уши.
Довольно лжи и черной клеветы!
Тебе меня изобразили злобной,
Безбожною, порочной и коварной.

Коль вы подозреваете министров,
То и меня должны подозревать!
Я здесь всего лишь несколько часов.
Кто б мог со мной здесь говорить так смело?
И неужель так низок я душой,
Чтоб слушать и не наказать тех дерзких,
Кто так преступно о моей царице
Посмел бы говорить?

Увы, Ахмет,
Иначе вскоре ты заговоришь.
Скажи, прекрасный мальчик, ты, цветущий
Всей силой юности: ужель возможно,
Чтоб молодая женщина, насильно
Соединенная с холодным старцем,
Могла бы отвращенье победить
И полюбить его?

О да, возможно,
Я это видел.

Как? Старик холодный,
Усталый, дряхлый, хилый, весь в морщинах,
Подверженный всем старческим болезням,
Внушить способен женщине любовь?

Дух благородный, благостное сердце,
Царь и влюбленный – в образе почтенном
И престарелом – трогательный вид!
Моложе видел женщин я, любивших
В супруге старом душу, а не плоть;
Ее ж, хоть не любили, – почитали.

Ты говоришь, как хитрый царедворец,
И то, что у тебя на языке,
Уверена, не чувствуешь ты в сердце.
Тебе признаюсь я, что сотни раз
Я над собою делала усилье,
Но полюбить супруга не могла.
Возможно ль полюбить заставить сердце?

Не любите его? Но почему же
Когда вы с ним, то нежности полны,
Горячие слова любви твердите?

От милого снесу я все упреки.

Ахмет, ты должен знать, что нам нужна
Политика… Но я тебе признаюсь:
Я не люблю его, а ненавижу.
Ты добродетелен; так научи же,
О, научи меня его любить!

Я научил бы… но разгневать вас
Я опасаюсь.

Нет, твоим устам
Все можно говорить: я не обижусь.

Так будь я вами, я б к самой себе
Повел такую речь.

О Гулинди!
Ты в низкой доле рождена была,
И продана сюда ты как рабыня,
Царь снизошел к тебе и полюбил
Тебя, рожденную в грязи рабыню.
Он все забыл: в любви великодушной
Тебя царицей сделал он!