Элиф Батуман - Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

Рядом со мной, качая головой, стоял невысокий бородатый человек в длинном пальто и меховой шапке.

– Когда его снесли? – поинтересовалась я.

– Кто знает. Поздно ночью, пока никто не видит. Жаль! Обидно!

– Ведь это была историческая модель? – спросила я в надежде хотя бы примерно определить, какое место занимает ледяной дворец в его культурном сознании.

– Разумеется, – ответил бородач. – Все было историческим. Его строили по чертежам, оригинальным документам. Понимаете, жила такая императрица. Я не специалист, забыл, как ее звали. Александра Федоровна, что-то в этом роде. Она построила этот дворец.

– Зачем?

– Просто в шутку. Для прикола. Царям тоже нужно было веселиться. Какая была красота! – он вздохнул. – Тысячи людей приходили, огромная очередь, не протолкнуться. Стояли пушки, стреляли настоящими ядрами, и всё изо льда. Я видел по телевизору. Просто очень жаль, что снесли. Очень.

– Нас обманули, – сказала стоящая рядом женщина с азиатскими чертами лица и в белом лыжном костюме, она очень четко выговаривала слова. – Обещали, что дворец простоит до вечера. По воскресеньям я утром вожу дочь на Дворцовую на рисование, и сегодня мы приехали на час раньше, специально чтобы попрощаться. Ужасно обидно. – Ее дочь, девочка семи примерно лет и без нескольких зубов, вместе с другими детьми лазала по ледяным глыбам – в своих стеганых комбинезонах они напоминали маленьких астронавтов. Я вспомнила «Описание» Крафта. Там говорилось, что ледяной дворец «для изрядного своего виду и редкости достоин был… чтоб в Сатурна как в число звезд перенесен был».

На следующий день я в последний раз встретилась с Громовым и Михеевой в лобби «Гранд Отеля Европа». Они шагнули через металлодетектор с динамичностью пары фигуристов. Я спросила, почему дворец не оставили на все выходные. Они обменялись взглядами.

– Это сложно, – ответил Громов.

– Мы пытались связаться с вами, – сказала Михеева. – Мы сами узнали только в последнюю минуту.

Когда я рассказала о разочаровании встреченных мною людей, Михеева отвела взгляд.

– Мы не ходили туда. Мы знали, что все будут злиться, поэтому уехали в Выборг.

– Почему было просто его не оставить? – спросила я.

– Ну, понимаете, ледяной дворец поначалу такой красивый. Потом начинает пригревать солнце, и он тает, медленно-медленно, это удручает. Мы хотели завершить на положительной ноте.

Выйдя из отеля, я остановилась у Дворцовой площади, чтобы еще раз взглянуть на груду льда, но и она уже исчезла.

Убирать у Люды пару раз в неделю приходила Сабина, симпатичная жизнерадостная женщина за сорок, с белой кожей, темными волосами и ямочками на щеках. Согнувшись вдвое, она подметала весь двор и крылечки небольшим веником без ручки. Почему не взять нормальную метлу? Вероятно, по той же причине, по которой в староузбекском сто разных слов означают «плакать». Сабина превосходно говорила по-русски, что для уборщицы казалось странным; тайна была раскрыта, когда выяснилось, что она – Людина старая школьная подруга. «Я ей помогаю», – объяснила Люда свою практику найма школьной подруги для уборки дома.

От Сабины я узнала много интересного: например, они с Людой обе вышли замуж за алкоголиков, но алкоголик Сабины забрал все ее деньги, в то время как Люда со своим алкоголиком обошлась ловчее и забрала все его деньги.

– Но Люда говорила, что ее муж в Калифорнии занимается йогой.

– В Калифорнии? Нет, он живет через две улицы отсюда, я видела его на той неделе. – Сабина задумалась. – Может, имеется в виду бар «Калифорния»?

Версия Сабины подтвердилась примерно на пятой неделе нашей жизни у Люды: пропавший йог вернулся. Побритый налысо, с мускулистыми плечами и брюшком, Шахин и впрямь не производил впечатления жителя Калифорнии, граничащей, по его мнению, с Нью-Йорком. Правда, он частенько пытался заставить нас послушать какие-то кассеты со шведским хором йогов, который, по его словам, помогает входить в транс.

Преобладающая речевая модель Шахина – повторение одной и той же фразы в течение немыслимо долгих отрезков времени. Однажды днем мы с Эриком пили во дворе чай, Шахин подошел к нам с черствой лепешкой и сказал не менее тридцати раз, что узбеки любят рвать лепешку на куски и класть в чай, называя это «утиным супом».

– Попробуйте наш узбекский утиный суп. Мы любим утиный суп. Утиный суп – лучший суп, он сытный, дешевый и, главное, вкусный. Узбеки любят есть вкусный утиный суп. Когда мы кладем в чай лепешку, называем это «утиный суп». – Отчаявшись его остановить, я съела целую миску хлеба в чае. Не помогло. – Ты попробовала наш утиный суп, да? Тебе понравился наш утиный суп? – Сам он никакого «утиного супа» не ел.

Еще Шахин любил повторять, что Сатана – не где-то во внешнем мире, а у нас внутри.

– Вы думаете, Сатана там, – указал он на кусты, – но Сатана – везде, и прежде всего – внутри нас! – указал он на живот.

– Что у него с животом? – спросил Эрик.

– Он думает, там живет Сатана, – ответила я.

– Расскажи ему! – твердил Шахин. – Расскажи своему мужу! Сатана везде!

– Он хочет, чтобы я рассказала тебе, что Сатана везде, включая его живот.

Прищурившись, Эрик оценил живот Шахина.

Однажды, когда я вернулась с занятий, оказалось, что в районе отключили воду. Шахин сидел без рубашки во дворе в пластиковом кресле. Он принялся объяснять, что узбеки могут жить без электричества или огня, но без воды – не могут, поскольку вода для узбеков – одна из насущных потребностей. На этих словах ворота со скрипом распахнулись, и в них боком протиснулся Эрик, волоча три огромные канистры с водой.

– Вот видишь, чем мы в Узбекистане вынуждены заниматься? – строго спросил Шахин, указывая на Эрика, который тащил эту воду аж от фонтана напротив стадиона «Динамо». – Мы вынуждены носить воду, потому что вода не течет к нам домой, а мы не можем без нее жить. Мы можем жить без электричества или огня, но без воды узбеки жить не могут. Вода необходима человеческому организму. – Зависимость узбекского человеческого организма от воды, как и большинство других тем, в итоге вернули Шахина к проблеме местонахождения Сатаны. – Не где-то там, а внутри каждого из нас! – выкрикнул он, показывая на свой живот как раз в тот момент, когда из кухни выходил Эрик.

– В чем дело? – спросил Эрик, вытирая руки. – У него опять в животе Сатана?

На занятиях по литературе Мунаввар рассказывала о втором величайшем староузбекском поэте – это был прапраправнук Тимура, император Захир ад-Дин Мухаммад Бабур [23] Захир ад-Дин Мухаммад Бабур жил с 1483 по 1530 годы. «Бабур-наме» – это первая (и долго остававшаяся единственной) автобиография в исламской литературе и одно из самых длинных сочинений в прозе, написанных на чагатайском тюрки. По настоящий день остается неизвестным, что двигало Бабуром, когда он вел записи о своей жизни. Он оставил их незавершенными: рассказ обрывается на середине предложения в 1529 году. , основатель династии Моголов. Как я узнала, в двенадцать лет он оказался вовлечен в междоусобную войну. Он упал в пропасть вместе с голубятней. У Бабура был невежественный двоюродный брат, солдафон, который все свое время тратил на убийства из мести и организацию петушиных и бараньих боев. В пятнадцать лет Бабур покорил Самарканд и вернул городу статус столицы империи. На протяжении осады его армия ела собак, ишаков и вареную древесину. Он написал «Бабур-наме», или «Книгу Бабура», где подробно описывается, как он захватил Кабул и Дели, вел ученые беседы с индийскими аристократами, разбивал многочисленные сады.