Элиф Батуман - Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

Лишь святые свободны от гнета человеческих страстей, а все страсти четко расписаны по годам. От момента рождения до пяти лет, говорит Мунаввар, мы нуждаемся в ласке. С пяти лет до наступления половой зрелости нам нужны конфеты и сласти. Потом до двадцати пяти лет нам нужен секс. До сорока пяти все наши страсти сосредоточены на детях. После шестидесяти мы хотим покоя и воспоминаний. И лишь между сорока пятью и шестьюдесятью мы стремимся пожинать плоды своего интеллекта. «Когда мы говорим об интеллекте, возраст между сорока пятью и шестьюдесятью – это как сливки на молоке. – Мунаввар с легкой улыбкой перевела взгляд на свои руки на столе. – Мне скоро сорок пять, – она подняла глаза.

– И я надеюсь завершить свою книгу».

– Сегодня мы поговорим о любви, – объявил Анвар.

– Хорошо, – согласилась я.

– Любовь – это сложное состояние…

Анвар однажды был влюблен в болгарскую девушку, с которой познакомился в Гейдельберге, где изучал Канта. Они не расставались ни на минуту. Он сказал ей, что если она его любит, то должна бросить курить. Она ответила, что между любовью и курением нет никакой связи.

– Мы из двух разных миров, – завершил Анвар свой рассказ.

Он по-прежнему мечтал окончить аспирантуру где-нибудь за границей, в Германии или в Штатах. В одном из своих сочинений по узбекскому я решила описать, как подают документы на стэнфордские отделения сравнительного литературоведения и философии, делая упор на важной роли вступительного эссе и учебного плана. Мне понадобилось три вечера, поэтому я сдавала сочинение по частям.

– Интересно, – с опаской произнес Анвар, подчеркивая карандашом ошибки в глагольных временах.

Через пару дней он пришел на занятия бледнее обычного и с кругами под глазами. «У меня было забавное приключение», – сообщил он. Накануне после ужина его родители запихнули всю семью в машину и велели Анвару садиться за руль. Мол, нужно купить кое-какие лекарства для отца, что было очевидной неправдой, поскольку аптека давно закрылась. Ему говорили, куда ехать, и он вел машину, миновав в том числе закрытую аптеку. В итоге они оказались на темной улице в спальном районе, где жили знакомые родителей.

– Мы едем к Бурановым? – спросил Анвар.

– Нет, – ответили ему. – Просто припаркуйся… но не здесь под фонарем, лучше под тем деревом…

Как выяснилось, родители Анвара уже как-то спрашивали, что он думает о дочери Бурановых, и тот ответил: «Откуда мне знать? Я ее никогда не видел». Анвар и думать забыл о том разговоре, но теперь сидел в припаркованной на ее улице машине, где семейство собиралось провести несколько часов в ожидании момента, когда Анвар сможет увидеть дочь Бурановых и составить свое мнение.

– Я реально испугался. Что, если она выйдет и увидит нас, всю нашу семью, у своего дома в темной машине? Она решит, что мы бандиты. В какой-то момент мне показалось, она идет, сердце заколотилось, но это была просто кошка. Сестры, наверное, позабавились. Все два часа, что мы просидели в машине, они прикалывались надо мной.

– Так ты в итоге ее увидел?

– Нет, и теперь мы снова поедем! В четверг!

Мы оба рассмеялись, но Анвар вскоре посерьезнел.

– Родители думают, что я уже слишком долго учусь, – сказал он. – Наверное, они хотят сказать студенту Анвару: «Done with you!»

Женщины быть святыми не могут. С другой стороны, сказала Мунаввар, женщины порой могут достичь подобающих святому качеств. Мунаввар располагала как теоретической, так и эмпирической информацией о подобных случаях.

В семидесятые годы, когда Мунаввар была студенткой, она лучше всех в группе успевала по научному коммунизму, научному атеизму и марксизму-ленинизму. Ни сама она, ни ее одногруппники никогда не читали Коран, Библию или Талмуд, в которых – как им говорили – полно пустых суеверий. Однажды кто-то из группы спросил преподавателя по научному атеизму: «Если в этих книгах – лишь пустые суеверия, то почему же нам не дают их читать? Как ученый вы наоборот должны стремиться, чтобы мы их прочли и сами увидели всю пустоту и все суеверия».

– Кто же вам не дает? – пожал плечами преподаватель. – Если вам так любопытно, идите себе и нюхайте этот опиум для народа.

Исполненные духом науки, Мунаввар с одногруппниками отправились в библиотеку, заполнили необходимые формы и получили Коран и Библию. (В университетской библиотеке имелось только по одному экземпляру этих книг.)

– Мы их не дочитали, – рассказывала Мунаввар, – нам не хватало контекста. А в тех изданиях не было комментариев. Книги казались бессмысленными.

Я кивнула. Мне это явление было знакомо.

– Мы решили, что преподаватель прав и что в этих книгах полно суеверия и вздора. Вот как научный коммунизм лишил нас просвещения.

В январе 1992 года у Мунаввар возродилось любопытство к религии. Она вновь пошла в библиотеку и взяла Талмуд, Библию и Коран; на сей раз издания были снабжены примечаниями. Каждую из этих книг она прочла от корки до корки, обращаясь – когда чего-то не понимала – к комментариям. Она читала три месяца, не отрываясь, и в течение того периода на некоторое время обрела святые качества.

Впервые Мунаввар поняла, что умеет общаться с животными, в один из жутко холодных снежных вечеров, когда она пропустила утреннюю мусорную машину и ей пришлось ждать второго мусорщика до десяти вечера. В ожидании машины она читала Талмуд. В доме стояла тишина. Муж ушел, а их пятилетний сын Бабурбек, который в это время уже обычно спал, сидел на полу и рисовал солнце. Вид у него был настолько счастливый, что Мунаввар разрешила ему лечь попозже. Время подходило к десяти, а Бабурбеку спать еще не хотелось; тогда она взяла его за руку, и они вместе отправились выносить мусор. Они шли и шли через снег, пока не добрались до мусорного бака. (Вы спросите, почему мусор требовал личной доставки к баку в тот момент, когда должен был приехать грузовик? Понятия не имею, но в староузбекском сто разных глаголов «плакать».) У бака в одиночестве на снегу сидел черный пес величиной со льва.

– Ты боишься, сынок? – спросила Мунаввар Бабурбека.

– Да, – ответил он.

– И я, – сказала Мунаввар.

И тут случилась удивительная вещь. Вместо того чтобы залаять или наброситься на них, пес спокойно повернулся и побрел от бака на другую сторону улицы, где уселся, глядя на Мунаввар с Бубербеком, словно ждал, когда они выбросят мусор, что они и сделали. И лишь стоило им повернуть к дому, как пес встал и вернулся на прежнее место.

– Пес понял нас, – объяснила Мунаввар, – а я поняла его. Он говорил нам: «Знаю, вы меня боитесь, но не волнуйтесь. Я не причиню вам зла. Видите, я побуду в сторонке, пока вы не соберетесь домой».

Через несколько месяцев, в первое долгое жаркое лето узбекской независимости, у Мунаввар был второй опыт святости. Со своей сестрой Ширин она поехала на конференцию по религиозной литературе в один из пригородов неподалеку от Ургута. Каждый час участники выходили из душного конференц-зала на улицу к питьевому фонтанчику с водой из природного источника; согласно местной легенде, чистый сердцем человек способен в этой воде разглядеть Мекку. Один из участников, шестидесятилетний потомок шейха Мушерреф решил посмотреть в воду. Никто не сомневался, что Мекку он увидит. Но он не увидел ничего. Мунаввар была столь удивлена, что наклонилась и тоже посмотрела – но, разумеется, тоже ничего не увидела. Вдруг Ширин, не отводя глаз от воды, схватила ее за руку. «Гляди, гляди! Ты видишь эти колонны?»