Александра Горовиц - Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия

У Эйзмена имелся “образ искомого” для следов жизнедеятельности насекомых. В его сознании были отпечатаны галлы, в его мозге – следы жуков. А также – в его глазах. Нейробиологи обнаружили, что в “визуальном поиске” участвуют не только соответствующие зоны мозга – слой зрительной коры под названием V 4, фронтальные глазодвигательные поля (в лобной коре), участки ствола головного мозга и другие области, участвующие в движениях глаз, – но и ганглиозные клетки сетчатки глаза. Для зрительной системы человека характерно то, что исследователи называют гетерогенной обработкой : мы не можем увидеть сразу все, даже если захотим. Лучше всего мы видим то, что перед нами – благодаря множеству фоторецепторов фовеальной зоны сетчатки. А что происходит на периферии зрения? Очень немногое. Глаза просто не умеют фокусироваться на том, что оказывается сбоку: вот почему мы отлично умеем крутить головой (эволюцию, кажется, не слишком интересовало то, что происходит за нашей головой). Если глаза открыты, мы автоматически осматриваем окружающее, перенося взгляд саккадами – быстрыми автоматическими движениями глаз из стороны в сторону, которые перемещают 2° центрального зрения по примерно 50° нашей заданной траектории. Наш взгляд прыгает из стороны в сторону не только тогда, когда мы осматриваем пространство, но и когда просто смотрим на объект перед нами. Мы не можем прекратить саккадические движения (за исключением случаев анестезии глаза), да и вряд ли захотели бы этого: если мы неподвижно, без саккад, смотрели бы вперед, нам показалось бы, что зрительный объект исчезает. После непрерывной стимуляции сенсорные рецепторы устают и прекращают возбуждаться. Мы привыкаем к постоянному притоку сенсорных импульсов: перестаем замечать затхлый запах в комнате (хотя он не исчезает, на что указывает выражение лиц тех, кто входит туда вместе с нами) или жар в парилке (хотя температура воздуха не изменяется). Саккадические движения препятствуют возникновению ситуации, при которой лев с оскаленной пастью исчезал бы из поля зрения, когда мы стоим перед ним, остолбенев от ужаса.

Саккадические и ищущие движения глаз – это обычные действия, которые мы совершаем каждую секунду каждого дня, прожитого с открытыми глазами. А “образы искомого” – это для профессионалов. Это не значит, что профессионалы всегда понимают, как они используют эти образы. Интервью с рентгенологами, специалистами по спутниковой съемке и рыбаками показывают, что они не всегда могут точно сказать, как идентифицируют скрытое злокачественное образование, обнаруживают цель с высоты птичьего полета или замечают поднимающийся к поверхности косяк сардин. Что касается меня, то я почувствовала, что на один шаг приблизилась к тому, чтобы стать профессионалом в поиске галлов – хотя и не могла сказать, как я это делаю.

Наша прогулка подходила к концу, но мне не хотелось отпускать Эйзмена. Я пошла медленнее, чтобы он успел рассказать мне про след насекомого на поникшем растении у обочины пыльной дороги. Это оказался извилистый след одного из двух известных видов виноградных минеров. Подойдя ближе, мы нашли сладкий темный виноград. Съели по пригоршне ягод. Мне в голову пришла печальная мысль: большинству людей никогда не доведется погулять с охотником за следами беспозвоночных. Я поделилась этой мыслью с Эйзменом. Он на миг задумался и процитировал Сьюзан Морс, одного из своих наставников в деле поиска следов: “В поиске следов половина дела – это знать, куда смотреть, а вторая половина – это смотреть”. Если у вас есть хотя бы общие сведения об образе жизни животных (например, где те предпочитают селиться), то вы найдете их. Так, если вы хотите увидеть выдр, ищите мыс на берегу крупного водоема, где выдры отдыхают и оставляют пахучие метки. А крыс ищите на задворках ресторанов, куда выбрасывают мусор, вытряхивают кухонные половики и где перекусывают помощники официантов. Именно поэтому легко найти чаек у мусорных баков, енотов в углублениях каменных стен и, как мы узнали, зараженных паразитами мух на нижней стороне листьев в Спрингфилде.

Даже небольшой объем знаний может оказаться очень полезным, когда мы должны решить, “куда смотреть”. “Есть определенные характеристики или микрохарактеристики ландшафта, к которым привязаны млекопитающие, где они оставляют метки, – объяснил Эйзмен. – У насекомых точно так же, но в меньшем масштабе – в масштабе микроместообитаний”. Вам нужно только знать эти местообитания. Если вы умеете замечать эти характеристики – будь то задворки ресторана, листья или стены – и если смотрите в оба, то наверняка увидите животное или его следы. Эйзмен рассказал, как он обнаружил след флоридского листоеда-шипоноски во время путешествия: “Я видел в книге изображение красивых образований, которые создают флоридские листоеды-шипоноски – это личинки жука, питающегося только листьями сабаля. Они выделяют длинную нить коричневых сегментированных экскрементов, перекрученную массу сегментированных палочек. Я не знал, какого размера она должна быть. В Джорджии мы с братом шли по тропинке, и я – хотя специально их не искал – заметил одну краем глаза; вот такого размера…” – Эйзмен чуть-чуть развел кончики пальцев – “…в двух с половиной метрах. Она бросилась мне в глаза, хотя кажется, что ее физически невозможно увидеть”.

После прогулки у меня появилось нечто вроде восприимчивости паука, который, забившись в угол, строит паутину, чтобы ловить летающих насекомых. У меня появился “образ искомого” для четких дорожек на коре или листьях, говорящих о присутствии листовых минеров или короедов. Должна признаться, что такого рода интуиция не всегда полезна: я тут же нашла на нижней стороне листьев дюжину неподвижных, зараженных паразитами мух. Я с радостью научилась бы не замечать их. Но если уж вы научились замечать подобные вещи, они будут бросаться в глаза. Все на свете служит знаком чего-либо.

– Мне кажется, что чем дольше мы стояли на одном месте… – начала я.

– …тем больше мы видели, – закончил мою мысль Эйзмен.

Под ногами я заметила кучку спагетти, которыми уже занялась стайка голубей.

21 декабря – день зимнего солнцестояния. На смену ленивой медлительности, присущей летней прогулке, пришел зимний решительный шаг. На улице было холодно, и я втягивала голову в плечи, тщетно пытаясь согреть уши и прогнать озноб. Однако я шла достаточно медленно, чтобы успевать смотреть на ветви деревьев, подоконники и заборы: на 21 декабря, как оказалось, приходится начало сезона размножения каролинской (серой) белки. Возможно, я могла бы стать свидетелем ухаживания: это, как правило, совершенно беспорядочное занятие, во время которого множество самцов, прыгая по стволам и веткам, гоняются за одной-единственной самкой. Судя по описанию, это было похоже на боевик с погонями – только без европейских малолитражек и запруженных туристами площадей. По меньшей мере, в этот знаменательный день белки должны были хотя бы находиться на улице и делать что-либо помимо беспрестанного собирания и поедания орехов – это было их основным занятием на протяжении последних месяцев. И я знала это потому, что мне рассказал об этом Джон Хадидиан.