Мэри Роуч - Путешествие еды

Адвокат Монтойи Эрнандес пытался – правда, безуспешно – доказать, что полиэтиленовые «панталоны» и восемь отметок пограничной службы, сделанных в ее паспорте на пути из Майами в Лос-Анджелес и обратно [142], не являются прямым свидетельством того, что она контрабандистка. А длительное удержание ее под стражей должно быть истолковано как нарушение Четвертой поправки [143]. Апелляционный суд девятого округа отменил вынесенный ранее приговор. И все шло так, как и шло, пока Эрнандес и ее стойкий анус не оказались в Верховном суде [144]. Высший судебный орган страны – при том что судьи Уильям Бреннан и Тергуд Маршал были против – отменил решение Апелляционного суда. Отказавшись от рентгенографии и сопротивляясь «естественным позывам природы», заключил Верховный суд, Монтойя де Эрнандес сама навлекла на себя неудобства и затяжной характер задержания. В описаниях этого судебного казуса слова «естественные позывы природы» (the call of nature) встречаются так часто, что, видя их в очередной раз, я чувствовала: еще немного, и у меня самой появится акцент Дэвида Эттенборо [145].

Дело «Соединенные Штаты против Монтойи де Эрнандес» послужило прецедентом для судебного иска к Делани Аби Одольфину, проведшему в качестве задержанного 24 дня , прежде чем он «выдал на свет» первый из наполненных наркотиком баллончиков. «Допустимый срок временного задержания при пересечении границы, – говорится в заключении по этому делу на сайте Justia.com, – не вступает в противоречие с Четвертой поправкой просто потому, что проявленная задержанным стойкость в отношении собственного кишечника привела к необыкновенно долгому удержанию в изоляции».

Но как подобная стойкость оказалась возможна? Почему кишечник Одольфина не заработал сразу же? Почему не разорвались его стенки? Уайтхед поясняет: у тела человека есть и другой механизм, предотвращающий внутренние разрывы. Прямая кишка, которая остается долгое время раздутой, в конце концов начинает посылать сигналы, служащие триггерами для замедления или даже полной остановки всей пищеварительной деятельности снизу вверх – вплоть до самого желудка, если понадобится. Перистальтика толстого и тонкого кишечника угасает, а затем приостанавливается опорожнение желудка. Этот механизм был документально подтвержден в процессе исследования, проведенного в 1990 году в университете Мюнхена, когда 12 студентов получали плату за то, чтобы воздерживаться от опорожнения кишечника как можно дольше. Во-первых, экспериментаторы хотели установить, как долго можно сдерживать позыв к дефекации. Во-вторых, следовало понять, что будет происходить во время такого воздержания. Ученые были поражены: «Подопытные успешно противостояли позыву к дефекации удивительно долго». Прочитав ранее описание происходившего с Одольфином, я не была так уж впечатлена: лишь трое из этих подопытных дотянули до четвертого дня.

Мюнхенский эксперимент показал еще одно ( еще бы! ): чем дольше «материал» удерживался внутри тела, тем тверже он оказывается на выходе и тем более походит на слепленные шарики. Проще говоря, в «природной изложнице» кал затвердевает и фрагментируется. Пока отходы сохраняются в прямой кишке, ее стенки продолжают всасывать из них влагу. И чем суше и тверже делается будущий стул, тем труднее становится его произвести. Насильственное удержание его ведет к запору. Авторы исследования завершают отчет о своей работе напутственным словом, обращенным к страдающим запорами. Правда, словесная форма совета несколько необычна и встретить такое можно нечасто: «Доводите каждый позыв к опорожнению кишечника до стула». Или, по словам Джеймса Уортона, британского врача, цитируемого во «Внутренней гигиене» – отличной и ученой [146]истории запора: «Не позволяйте ничему, за исключением разве что пожара или опасности, угрожающей самой вашей жизни, мешать вам следовать… естественному призыву alvine» [147].

Однако контрабандистов, использующих пищеварительный канал в своих целях, естественный запор волнует в последнюю очередь. От «засоров», когда пакеты «забивают трубы» или концы презервативов перепутываются [148], страдают примерно 6 % наркокурьеров-глотателей.

В 1990 году в Мюнхене было проведено исследование, в ходе которого 12 студентов получали плату за то, чтобы воздерживаться от опорожнения кишечника как можно дольше: лишь трое из этих подопытных дотянули до четвертого дня.

И еще возможна передозировка самих наркотиков. На заре эры «пищеварительной транспортировки» наркотики упаковывались непосредственно в одиночные презервативы или в пальцы от резиновых перчаток. Стенки такой «тары» могли прохудиться под действием желудочного сока всего через несколько часов. В зависимости от качества латекса, иногда возникала и опасность выщелачивания наркотических веществ – даже если внешняя оболочка оставалась неповрежденной. Более чем в половине отчетов о задержании кокаиновых «мулов» в период между 1975 и 1981 годом сообщалось, что подозреваемый умер от передозировки наркотиков. (Антидот существует для героина, но не для кокаина.) Но что там травмы и телесные повреждения – ерунда! Случись вам умереть на работе, есть риск, что напарники выпотрошат ваше бездыханное тело и вернут себе наркотики [149]. Именно это и произошло с двумя мертвыми «мулами» из десяти, найденными в округе Майами-Дейд, Флорида. Случай был описан в статье «Фатальная телесная упаковка героина», опубликованной на страницах American Journal of Forensic Medicine and Pathology .

В Авенале курьеры обычно глотают наркотики, а не прячут их в заднем проходе. Подразделение Паркса регулярно перехватывает наркотические вещества и отмечает расширение их ассортимента. (Велбутрин, ксанакс, аддералл и викодин не входят в реестр официально запрещенных, но используются для получения различных наркотических эффектов без выработки долговременной зависимости. Или рогаин, появившийся сравнительно недавно, но быстро получивший известность благодаря своим наркотическим свойствам.) Несколько товарищей Родригеса по заключению в качестве варианта транспортировки предпочли глотание – и двое из них погибли от передозировки. «Одному оставалось всего полгода до конца срока, – говорит Родригес. – Я пытался встрять: не делай этого, братишка, ты одной ногой уже дома…»

Спрашиваю Родригеса, сколько осталось ему самому. Глупый вопрос. У него – пожизненный срок. Я думала, что убийство он совершил как член банды – из необходимости. Однако все произошло из-за девушки. «Она даже моей девчонкой не была», – Родригес потирает бедро и на мгновение смотрит в сторону: мне кажется, он вспоминает что-то, давно оставшееся в прошлом, но все еще щемящее. «Я не был мальчишкой, когда все началось». Он говорит, что с тех пор прошло 27 лет. «Я начинаю седеть, да… Я начинаю лысеть». Он склоняет голову, чтобы показать мне проплешину или в доказательство того, что его мучает стыд? Я так и не поняла точно, что именно он имел в виду.