Мэри Роуч - Путешествие еды

Пресли получал слабительные и клизмы почти ежедневно. Его толстый кишечник раздувался настолько, что подпирал диафрагму, ослабляя дыхание и пение. В толстяке с непомерным обхватом талии и в одеянии из синтетики трудно было узнать того, кто некогда выступал в шоу Эда Салливана и двигался настолько раскованно и с такой непринужденной сексуальностью, что продюсеры распорядились снимать его только от пояса и выше.

Пресли получал слабительные и клизмы почти ежедневно. «У меня с собой всегда было три-четыре упаковки Fleets », – говорит Никопулос, подразумевая торговую марку клизм, а также дни, когда он сопровождал Элвиса в турах. Выбрать время для процедуры было, по словам врача, «делом непростым и требующим умения сбалансировать многое». У Пресли бывало по два выступления в день, и Никопулос должен был так составлять расписание процедур, чтобы их последствия не проявились на сцене. То был период явного спада карьеры Пресли – эра здоровенного комбинезона и прямых бáчков. Его толстый кишечник раздувался настолько, что подпирал диафрагму, ослабляя дыхание и пение. В толстяке с непомерным обхватом талии и в одеянии из синтетики трудно было узнать того, кто некогда выступал в шоу Эда Салливана [214]и двигался настолько раскованно и с такой непринужденной сексуальностью, что продюсеры распорядились снимать его только от пояса и выше. Увы, со временем появилась иная причина поступать подобным образом. «Бывало так, – без всякой экзальтации говорит Никопулос, – что во время выступления он думал, будто „выпустил немного газа“. Но то были не газы. И Элвису приходилось уходить со сцены и менять одежду».

Те, кто бывал в Грейсленде [215]и заходил в ванную комнату, могли отметить для себя экстравагантность обстановки. Телевизор! Телефонные аппараты! Подрессоренное сиденье на унитазе! Однако «декорации» наводят и на мысль о том, как много времени проводил в этом помещении хозяин дома. «Иногда он задерживался там на полчаса, иногда на час, – вспоминает Никопулос. – И у него там было множество книг». Хронический запор – вот что предопределяло существование Пресли. Даже знаменитое мотто TCB – Taking Care of Business [216]– как будто отсылает к тому, что составляло обстановку его ванной комнаты. В TCB слышится многое: это и клятва на верность самому себе, и присяга на преданность братству, и обещание держать форму – телесную и ментальную. И что-от медитации. И еще – если верить откровенным высказываниям людей из его ближайшего окружения – «свобода от запора».

Когда книга Никопулоса увидела свет, с автором связался Крис Лар – хирург, специализирующийся на операциях на толстом кишечнике. Узкая специализация Лара – паралич толстого кишечника [217]. Этот хирург вырезал – частично или полностью – более двух сотен бездействующих частей этого органа. По мнению Лара, у Пресли тоже была «мертвая» толстая кишка. Когда я разговаривала с доктором по телефону, он сказал мне, что Джонни Кэш, Курт Кобейн и Тэмми Вайнетт также страдали от хронического запора – и он, Лар, уверен, что причиной всему была парализованная прямая кишка. Однако эти музыканты, помимо прочего, еще и употребляли наркотики. Опиаты – в виде героина или предписанных врачом болеутоляющих – существенно тормозят естественную способность толстого кишечника к сокращениям (как и, в определенной мере, антидепрессанты, и прочие психотропные препараты).

Нам нужно понять, что именно предопределяло состояние здоровья Короля: наркотики и лекарства или генетическая предрасположенность. Чтобы найти ответ на этот вопрос, необходимо обратиться к детству Элвиса Пресли. Большинству людей с болезнью Гиршпрунга (аганглиоз), являющейся главной причиной непомерного раздутия толстой кишки, диагноз ставят в младенчестве. Как говорит об этом Майк Джонс, «они такими готовенькие появляются на свет». Адрианна Но слышала рассказы о том, будто матушка Пресли имела обыкновение «вставлять в него палец». Если это не выдумки, то мы можем предположить: у маленького Элвиса было наследственное заболевание – аганглиоз. Я поинтересовалась у Никопулоса, не слышал ли он чего-либо о «ручной раскупорке». Тут же отозвалась Эдна: мол, нечто подобное можно прочитать в одной из биографий Пресли.

Никопулос говорит, что он и сам пытался найти ответ на этот вопрос. «Мы старались выяснить, страдал ли этим Элвис от рождения или болезнь возникла позже. Однако его мать ушла из жизни». Глэдис Пресли умерла, когда сыну было 22 года. А отец его не слишком часто бывал в доме, когда Элвис был еще малышом.

«Я хотел было поговорить об этом с Присциллой, – добавляет Никопулос. Не исключено, что Элвис мог обсуждать свои медицинские проблемы с женой. Никопулос сел поудобнее. Боль в бедрах все еще беспокоила его. – Но она не поддержала эту тему».

Я с удивлением узнала, что телесные проблемы Пресли не уменьшили его любви к еде. Ему так нравились горячие гамбургеры по-гречески, которые делала Эдна, что он подарил ей изготовленное по его заказу кольцо, на котором каждая составная часть рецепта была представлена алмазом определенного цвета. «Зеленый – для петрушки, – сказал Никопулос, когда я спросила о значении цветов, – белый – для репчатого лука, коричневый – для котлеты внутри, а желтый…» Некоторые слова звучали так, что слышался легкий акцент уроженца Мемфиса. «Желтый… желтый…»

«Желтый – это лук», – говорит Эдна.

Никопулос обдумывает ее замечание. «Разве не белый?»

«Нет, белый – это хлеб».

«Элейн! – кричит Никопулос, зовя кого-то наверху. – Ты не принесешь кольцо, подаренное Пресли?» Элейн Никопулос живет с родителями, желая помочь отцу, сломавшему шейку бедра.

Она появляется на верхней ступеньке лестницы через несколько минут, ковыляя, пересекает комнату. Походка у нее такая, словно Элейн только что пережила не то автомобильную катастрофу, не то падение с лестницы. «Извините, в ванной была, – говорит она. – Надеюсь, поймете». Это «надеюсь, поймете» явно относится к чудакам из породы посиживающих в гостиных и толкующих о здоровье кишок.

Элейн присаживается на «скутер» отца. Она показывает мне, в каком месте ее лодыжки торчали штыри, когда кость должна была срастись. Затем спускает рукав рубашки. Я ожидаю увидеть новую порцию медицинского железа, но обнаруживаю лишь тату. «Вы любите обезьян?» – чуть не срывается у меня с языка. Но вскоре мне придется понять: без обезьяны – только за спиной – тут не обошлось [218]. Оксиконтин, фентанил – лекарства, назначаемые при хронической боли… В довершение ко всему у девчонки – фибромиалгия [219].

«…и двусторонняя», – вступает в разговор отец.

Она негодующее смотрит на него: «Ну нет, это у тебя ».

Я прошу разрешения примерить «кольцо-гамбургер». «Смелее, – шутливо напутствует меня Никопулос. – Если что, ногти подрежем». Кольцо – потрясающее. Я покорена тем, как в этой изумительной вещице алмазы соединились с гамбургером, а гламур смешался с трэшем. И чувствую себя одновременно Элизабет Тейлор и Ларри Фортенски.