Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений

Махомет, сначала не хотел собирать своих убитых, а вознамерился ими стрелять из пушек в город, в том чаянии, что они там сгниют и осмрадят жителей; но узнав, что город чрезмерно пространен, приказал собрать все трупы и сжечь. Потом в девятый день он вновь повелел полкам своим приступить к Константинополю, и большую пушку отделать как можно крепче. Намерения его были: всякий день поражать греков.

Видя и зная все то, Зустеней пришел с Патриархом и вельможами к Царю, и сказал ему: мы видим, о Царь, как Махомет, неприятель наш, не ослабевает в деле своем, но еще к жесточайшим готовится браням; мы же, не надеясь ни на какую помощь, что можем предпринять к отражению его великих сил? А потому я советую тебе, Царь, выйти из города, и когда окрестные народы узнают о том, то, я уверен, поспешат к тебе на помощь; да и неприятель, услыша о том, отступит от города. – Царь, обливаясь горьчайшими слезами, долго не мог произнести ни одного слова – так велика была скорбь его, наконец он сказал: благодарю за совет, поелику он может быть и полезен мне: но как я могу его исполнить и оставить церкви Божии, и царство, и народ в столь величайшем бедствии? Что обо мне скажут и другие народы? Нет, я не сделаю этого, и умру вместе с вами. Патриарх и вельможи старались поскорее окончить совещание, дабы о том не узнали греки и не пали бы духом. Царь еще раз послал в Амморию и в прочие острова просить о помощи. Во время же бездействия греки выходили за город ночью, делали подкопы и ставили в них сосуды с порохом; на стенах же готовили сосуды с серою и смолою и поскони с порохом.

После сего двадцать пять дней бились почти беспрестанно.

По прошествии оных, турки вновь приступили к городу с большою пушкою, которую утвердили железными обручами; но когда выстрелили из нее, то она опять расселась на части. Махомет рассердился и велел подкатить со всех сторон туры и большие древеса; он хотел турами, древесами и землею наполнить рвы и приблизить многие пушки к городу. Но когда турки, исполняя повеление вождя своего, начали засыпать рвы, тогда греки тайно зажгли порох, поставленный ими в подкопах, и вдруг загремел ужасный гром, земля поднялась с турами, древесами и народом, яко буря сильная, на чрезвычайную высоту, и страшно было слушать треск, вопль и стон турок, так что и сами греки бежали от мест своих в ужасе; люди и древеса с высоты своей упадали кто в город, кто в стан турецкий, кто во рвы и оные все наполнились трупами. Когда греки пришли вновь на стены, то увидели турок в чрезвычайном множестве лежащих во рвах, лили на них смолою и серою, и таким образом умертвив их в бесчисленном количестве, избавились в тот день от поражения и спасли град.

Махомет, со множеством избранных своих стояв вдали, смотрел на гибель своих воинов, и в страхе и недоумении не знал, что делать. Страх этот овладел и теми из его полков, которые остались живы и отступили от города. Греки же, вышедши за город, добивали турок, остававшихся не убитыми, и собравши целые громады турецких трупов зажгли их вместе с древесами и со всеми орудиями, оставшимися при удалении неприятеля.

Царь, Патриарх, вельможи и народ исполнились чрезмерною радостию и ходили по церквам, совершая благодарственные молебствия: они думали, что наступил уже конец брани. – После этого сражения, столь невыгодного для турок, Махомет многие дни советовался что предпринять, и умыслил уже отступить от города, тем более, что и морской путь становился уже удобным, и он полагал, что тогда к грекам придут кто-либо из союзников. Царь же и Патриарх со всем Синклитом советовались также, и придумали, к несчастию своему, отправить к Махомету послов и склонить его к миру. Махомет, быв крайне хитр, очень обрадовался тому, ибо понимал, что только одна крайность принудила греков к таковому посольству, и он отвечал послам: я не иначе соглашусь на мир, как тогда только, когда Царь изыдет в Амморию, а Патриарх и прочие, кто куда хочет, и я сделаю с вами вечный мир, не вступлюсь никогда в Амморию и в острова ее; если же им не захочется выйти из города, то пусть останутся в нем и живут под моею державою, со всем своим достоянием, без вреда и печали.

Когда послы известили Царя о решении Махомета, то он и Патриарх и весь народ, восстенали от сердца и, воздев руки к небу, молили Господа, да не оставит их; потом стали опять готовиться к бою, грустя о том, что посылали послов к неприятелю, тогда как он готов уже был удалиться от пределов их.

Чрез три дня после того, как Махомет принимал посланников, его известили, что большая пушка устроена крепчайшим образом, и он отдал приказание полкам идти к городу и открыть битву. Все это было попущением Божиим, за грехи народа, и так сбывается все предреченное о граде том.

Мая в шестой день Махомет приступил к городу, приказав открыть огонь из всех пушек и это продолжалось три дни; когда же надломали стену, то ударили из большой пушки и стена разрушилась во многих местах; при втором же ударе стена пала, и открылось большое пространство оной, куда тотчас вбежало множество турок; но греки крепко сражались и хотя турки целую ночь продолжали стрелять в то место, чтобы воспрепятствовать грекам заделать пролом, но сии последние успели, несмотря ни на что, на место палой стены, соорудить башню довольно большую и крепкую.

Утром, после сего, неприятель вновь ударил из большой пушки пониже первого места, и стена сокрушилась; при втором ударе и третьем, она пала, и опять турки с криком бросились в пролом, греки же, встретив их, сразились с ними как дикие звери и страшно поражали друг друга.

Тогда Зустеней, собрав часть воинов, устремился на турок и прогнал их со стен; некто же из янычарских начальников, по имени Амурат, крепкий и храбрый воин, бившись с греками, достиг до Зустенея и начал драться с ним так жестоко, что Зустуней начал уже ослабевать; но один из благородных греков, соскочив со стены, отсек Амурату секирою ногу, и тем избавил Зустенея от неминуемой смерти.

Потом Флабузар Мустафа, воевода восточный и Амарбей с своими полками напали на греков, и сильно одолевали их. Но на помощь гражданам приспел стратиг Рагкавей, и тот прогнал турок до самого Амарбея, который видя, что Рагкавей побивает турок, напал на него с обнаженным мечем, но Рагкавей, имея необычайную силу, поднял обеими руками свой меч, и так поразил Амарбея по раме, что рассек его надвое. После сего турки в большом количестве напали на Рагкавея, и рассекли его на части, ибо он один не мог сопротивляться множеству. Таким образом, по многократным жарким битвам турки принудили греков возвратиться обратно в город, где вскоре произошел великой плач о Рагкавее, за то, что он был очень мужествен и любезен Царю. Наконец настала ночь, и обе стороны принуждены были разойтись по своим местам; но все еще турки на пролом не переставали стрелять. Однако граждане успели вместо упалой стены несколько подалее воздвигнуть башню, и тайно поставили в ней несколько пушек. Когда поутру неприятели увидели незаделанную стену, то с криком устремились туда и бились с греками; чем более ослабевали греки, тем дерзновеннее становились турки и уже думали одолеть весь город. В одно время турки сгустились в одно место, и греки с умыслом разбежались и тут вдруг ударили из нескольких пушек, и побили многих турок. Из города напал на неприятеля Палеолог Стратиг со многими воинами, и сильно побеждал всех сопротивлявшихся ему; он встретился с восточным воеводою Флабураром Мустафою с довольным числом турок и не мог устоять против сего, так что вынужденным нашелся с греками обратиться в город. Тогда Феодор Тысячник совокупился с Зустенеем и оба сразились с турками, которые уже повсеместно одолевали греков. В ту минуту Царь, окруженный боярами и Стратигами, был в притворе великия церкви, и между прочими советами, сказал всем бывшим с ним: «Сколько уже дней мы беспрестанно сражаемся с турками, сколько народа погибло в это время, и если еще так продолжаться будет, то и всех нас умертвят и овладеют городом – а потому я предлагаю всем: выйдем из города ночью на удобное место, и, да поможет нам Господь! нападем на неприятеля сзади и, – тогда, или умрем за церковь Божию, или получим избавление».