Лоуренс Рис - Нацисты: Предостережение истории

Так, Сталин решил остаться в столице, на защиту которой, по его мнению, правительство должно было бросить все силы. Чтобы успокоить народ, 20 октября он объявил в городе «осадное положение». С полуночи до пяти утра установили комендантский час, а поддержание порядка полностью возложили на плечи НКВД.

Владимир Огрызко командовал тогда одним из отрядов НКВД, которые пытались восстановить порядок в Москве. «Диверсионные отряды и шпионы, прорвавшиеся через линию обороны, сеяли панику среди населения, – вспоминает он. – Стоял грабеж среди бела дня – от страха все потеряли голову… В особенности малообразованный пролетариат. Отбросы общества показали свое истинное лицо».

Многие служащие органов НКВД восприняли приказ Сталина, как то, что их наделили абсолютной властью. «Это вам не мирное время, – рассказывает он. – Тут нельзя ждать, кричать: “Стой, стрелять буду!”, предупредительные выстрелы в воздух тоже мало чем помогут. Разумеется, стрелять надо сразу, без раздумий. Мы получили четкое распоряжение. Любого, кто пытался оказывать сопротивление или отказывался выполнять наши приказы, мы расстреливали на месте, особенно если они при этом еще пытались сбежать или спорить с нами. И это считалось проявлением героизма – ведь ты стреляешь во врага».

Улицы были запружены москвичами, пытавшимися покинуть город. К ним бескомпромиссный Огрызко относился с презрением. «Они драпали, – говорит он, – драпали, как крысы. Мародеры, скоты, думали спасти свою шкуру». Он переворачивал их легковые автомобили в канаву у дороги: «А если водитель погибал, что ж – туда ему и дорога».

Однако решение Сталина остаться в Москве и объявление в городе жестокого осадного положения действительно способствовали восстановлению общественного порядка. «Эти суровые, но отличные меры, – вспоминает Владимир Огрызко, – отражали саму суть этой ужасной войны. Нельзя сказать, что тем самым мы нарушали права человека – наши действия не были ни безумными, ни бесчеловечными. Мы чувствовали, что это абсолютно правильно – казнить тех, кто не осознавал истинного положения вещей перед лицом страшной опасности, нависшей над всей страной… Если бы мы не установили в городе суровый порядок, людей полностью бы охватила паника. Да все что угодно могло случиться! В буквальном смысле слова. Совет обороны во главе со Сталиным принял тогда единственно верное, мудрое решение».

С началом зимы стоявшие на подступах к городу немцы стали готовиться к решающему наступлению. Они уже прошли огромный путь, захватили в плен больше вражеских бойцов, чем какая бы то ни было другая армия за всю историю человечества. Вот только, в соответствии с первоначальным планом, они уже должны были выиграть войну…

Эта война унесла невиданное прежде количество жизней гражданского населения. Во время немецкой оккупации погибло около тринадцати миллионов советских жителей, что почти в два раза больше, чем все население Шотландии 1. В этой главе на фоне описания обороны Москвы и ужасов оккупации нацистами советских территорий в 1942–1943 годах мы попытаемся ответить на самый важный вопрос этой эпохи: почему эта война обернулась катастрофой для всего человечества?

В первую очередь, свою роль сыграло отношение лидеров враждующих сторон к гражданам своих государств: и Гитлера, и Сталина мало волновало количество жертв среди населения. В их отношении к войне не было ничего человечного. Стоило одному из них принять жесткие меры – и второй бы ответил еще более бесчеловечными действиями. Битва за советскую столицу стала апогеем жестокости и осознанного принесения в жертву человеческих жизней.

В середине октября 1941 года все выглядело так, будто Москву вот-вот сдадут неприятелю. Но после того, как Сталин решил остаться в городе, а отряды НКВД подавили панику среди населения, начались холодные дожди: дороги развезло, и продвижение германских войск по русской территории затянулось на три недели. Пока немцы выжидали, Жуков начал наводить дисциплину на фронте и в девяти резервных армиях, которые он собрал к востоку от Волги, подбадривая войска новостями о прибытии свежих сил из Сибири.

Операция «Тайфун», наступление вермахта на Москву, возобновилась 15 ноября и, благодаря заморозкам армии прошли значительное расстояние на пути к городу. К началу декабря несколько передовых частей оказались уже в двадцати километрах от центра Москвы – ближе к сердцу русского народа немцы еще никогда не были. Танковая часть Вальтера Шеффера-Кенерта была среди тех, кто сумел тогда, 4 декабря, так близко подобраться к столице. Сверившись с картами и позициями немецких артиллерийских батарей, он осознал невероятный факт: «Я измерил расстояние до Кремля и прикинул, что будь у нас дальнобойная пушка, мы могли бы стрелять по Кремлю». Командир полка выделил им мощное 105-миллиметровое орудие, и они открыли огонь. «С таким орудием мы едва ли могли нанести серьезный вред, – объясняет он. – Но мы думали тогда лишь о подрыве морального духа жителей Москвы – еще бы, обстрел города и Кремля!»

Этот бесполезный обстрел показывал, в каком положении находились на тот момент немцы: они зашли очень далеко, но все еще не достигли цели, к которой стремились. На следующий день, 5 декабря, часть Шеффера-Кенерта приняла на себя всю тяжесть удара советской контратаки. Когда немцы попытались уйти в оборону, им пришлось столкнуться с новым противником – российскими морозами. «Когда температура опустилась до минус тридцати, наши пулеметы пришли в негодность, – рассказывает Шеффер-Кенерт. – Да, все оружие прежде работало, как часы, но когда смазка замерзла, стрельба из них оказалась невозможной. И тогда нам стало по-настоящему страшно». К тому же он видел ужасные последствия отсутствия зимнего обмундирования. Согласно первоначальному плану «Барбаросса» две трети германской армии к этому моменту уже должны были вывести, поскольку война уже должна была триумфально закончиться, поэтому тщательных приготовлений к ведению военных действий в зимних условиях не предпринимали. «Мы несли большие потери – по ночам многие обмораживали конечности, – вспоминает Шеффер-Кенерт. – Когда пехотинцам приходилось спать под открытым небом, они выкапывали себе что-то наподобие нор в снегу. Затем поступил приказ, согласно которому караульные должны были каждые два часа проверять, не замерз ли кто-то до смерти, ведь сам несчастный не понял бы, что умирает. Наибольшая опасность замерзнуть насмерть наступала, когда днем мы вели жаркий бой и сильно потели, а ночью этот жар выходил из наших тел. Гибель от холода даже приятна, но умирать-то все равно не хочется!»