Никколо Макиавелли - Государь. О том, как надлежит поступать с людьми

Однако он отличался такой решимостью и энергической храбростью; он так тонко понимал искусство управлять людьми и истреблять их; основы, положенные им для упрочения своей власти, были настолько крепки, что не будь вблизи этих двух армий и будь он здоров, он восторжествовал бы над всеми трудностями. Доказательством того, что основы его власти отличались действительной прочностью, может служить как то, что Романья более месяца ждала его выздоровления, прежде чем решиться действовать против него, так и то, что полумертвый он находился в Риме в полнейшей безопасности и ни сторонники Бальони, ни сторонники Вителли и Орсини, отовсюду собравшиеся в этот город, не могли составить против него партии. Он мог бы, если бы был только здоров, если не утвердить папу по своему выбору, то по крайней мере воспрепятствовать избранию такого, которого он не хотел бы; если бы он только был здоров в минуту смерти папы – ему было бы легко достигнуть всего. Таким образом, по поводу назначения папы Юлия II-го, он говорил мне, что заранее предвидел все обстоятельства, какие могли возникнуть со смертью его отца, и что имел средства со всем справиться, но что никогда и не воображал, чтобы в эти критические минуты ему пришлось бороться не с политическими соперниками, а с болезнью и смертью.

Соображая все действия герцога, я нахожу, что в них не только нет ничего, достойного порицания, но что на него, – как я и сделал, – можно смотреть как на достойный подражания образец Правителя, достигшего власти при помощи счастья и чужих войск. Обладая значительной храбростью и высоким честолюбием, он не мог действовать иначе, чем действовал, и в достижении своих целей только и мог быть остановлен совпадением двух роковых для себя случайностей: недолговечностью отца своего – папы и гибельной своей болезнью. Всякий Правитель, которому придется учреждать новую монархию и который поймет, что ему необходимо обеспечить себя от врагов, приобрести союзников, победить хитростью или открытой силой, заставить подданных любить себя и покоряться себе, привязать к себе солдат и заставить их быть усердными исполнителями своей воли, уничтожить всех, кто может ему вредить, заменить старые учреждения новыми, выказаться в одно и то же время строгим и милостивым, великодушным и либеральным, образовать новые войска и уничтожить старые, суметь так поставить себя в отношении к другим Государям, чтобы каждый из них считал приятным для себя делать ему услуги и опасался поступать в отношении к нему несправедливо, – каждый такой Правитель должен взять себе примером герцога Валентино. Более свежего примера разумных действий этого рода – я не сумею найти. Единственной его ошибкой было согласие на избрание папы Юлия II-го, так как я уже говорил, что если он и не мог назначить папы по своему произволу, то имел полную возможность воспрепятствовать избранию того, которого не хотел бы. Он не должен был ни в каком случае давать своего согласия на назначение папой кого бы то ни было, из оскорбленных им кардиналов, так как, возведенные в сан первосвященника, эти кардиналы все-таки имели бы основание его опасаться, а страх и ненависть – главнейшие двигатели, обращающие людей в наших врагов.

Кардиналы, оскорбленные герцогом, были Петр (San Pietro ad Vincula), Коллона, Георгий (San Giorgio) и Асканио Сфорца. Все остальные имели основания его бояться, за исключением кардинала Амбуазского (Roano) и испанских; последние составляли между собой как бы отдельную корпорацию, значительно усиливавшую каждого из них в отдельности, кардинал же Амбуазский был силен своими связями с Францией. Следовательно герцогу, должно было поддерживать преимущественно кандидатуру кого-либо из кардиналов испанских или наконец даже скорее согласиться на избрание кардинала Амбуазского, чем на избрание Петра. Страшное заблуждение думать, что люди, облеченные верховной властью, принимая новые добровольные услуги, в состоянии забыть старые счеты. Согласясь, следовательно, на избрание папы Юлия II-го, герцог Валентино сделал роковую ошибку, приведшую его к окончательной погибели.

Так как частные люди могут достигать верховной власти (что не всегда можно приписать их счастью или личным достоинствам) еще другими двумя способами, то я не считаю возможным обойти и эти способы молчанием. Об одном из них следовало бы даже говорить с особенной подробностью, если бы дело шло о республиках, а не о монархиях.

Один из этих способов, когда верховная власть достигается бесчестным захватом или подлогом, другой – когда она вручается избраннику, как выражение расположения к нему его сограждан.

Для указания, как достигается власть первым способом, я удовольствуюсь двумя примерами: одним из древней, другим из новой истории. Входить в рассмотрение значения этого способа с точки зрения справедливости и нравственности – я не стану, так как полагаю, что для того, кто захочет прибегнуть к такому способу, достаточно будет указаний, какие он найдет в примерах, которые я привожу. Агафокл Сицилийский сделался государем Сиракуз, будучи не только простым гражданином, но выйдя из самого низшего и отверженного сословия. Сын простого горшечника, он был известен за человека отчаянного, способного на всякие проделки, но все эти проделки выказывали в нем столько силы физической и силы ума, что, избрав военное поприще, он скоро достиг звания претора 14Сиракуз. Дойдя до этого звания, он задумал сделаться правителем и даже захватить верховную власть, но, чтобы не быть никому обязанным, решился взять ее силою, хотя мог получить эту власть с согласия своих сограждан. Для этого он вошел в соглашение с карфагенским военачальником Гамилькаром 15, войска которого находились в это время в Сицилии. В одно утро созвав сиракузский народ и сенат, под предлогом обсуждения важных для республики дел, он приказал своим солдатам, броситься на сенаторов и богатых граждан и перебить их. Когда все эти лица были перерезаны, – он без всякого труда захватил господство над страной и сохранил его за собой. Хотя после этого карфагеняне два раза его разбили, а в последний раз даже осадили Сиракузы, он не только сумел отстоять город, но, разделив свои войска на две части и оставив одну гарнизоном в Сиракузах, с другой отправился в Африку, так что в самое короткое время заставил карфагенян снять осаду и привел их в крайнюю необходимость войти с ним в сношения и, за спокойное обладание Африкой, оставить его правителем Сиракуз. Рассматривая действия и характер Агафокла, всякий легко убедится, что он весьма немногим был обязан счастью, если оно даже и играло тут какую-нибудь роль. Как сказано выше, своим успехом он обязан тому, что, проходя со всевозможными трудностями все степени военного звания, сумел приобрести себе расположение войск, с помощью которых не только сумел захватить верховную власть, но и выполнить самые сложные и опасные предприятия. Его готовность убивать сограждан и изменять друзьям, отсутствие в нем всякой веры, милосердия и религии, разумеется, нельзя признать в нем проявлениями доблести; при помощи их он мог бы только захватить власть, но никогда не достигнул бы славы. Рассматривая же находчивость Агафокла в борьбе с опасностями и способность их побеждать, величие духа, с каким он умел выносить бедствия и торжествовать над ними, – нет никакой причины не признать его одним из величайших правителей. Но его жестокость и необузданное бесчеловечие, вместе со множеством низостей, к которым он прибегал, – никогда не позволят причислить его к великим людям. Нельзя, следовательно, приписывать его успех ни счастью, ни его личной доблести, так как этим успехом он им не обязан.