Кэтрин Пикеринг Антонова - Господа Чихачёвы

Наталья начала вести заметки, составляя простые списки доходов и расходов, но в конце концов они превратились в череду дневниковых записей (дополнявших сведения о расходах и доходах, которые теперь записывались сплошным текстом): то были заметки о покупках, ее собственной работе и работе в усадьбе, за которой она наблюдала, ее здоровье, приездах и отъездах родственников и посетителей. В свою очередь сын Чихачёвых Алексей в свой десятый день рождения, следуя пожеланию отца, начал вести дневник и вновь вернулся к этой привычке во время первых летних каникул, когда приехал домой из пансиона [63] ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 128. Л. 1. . Он вел еще один дневник в первый год военной службы за границей, в Вильно (ныне Вильнюс, столица Литвы). Однако дочь Александра практически не оставила следов в семейном архиве, если не считать упоминаний о ней в дневниках и письмах ее родных. Скорее всего, все бумаги были переданы ее сыновьям, а впоследствии утрачены. В результате есть лишь два документа, написанные ее рукой: практически одинаковые шаблонные записи, адресованные дяде Якову в книжке с «почтовыми сношениями» 1836 года, когда Александре было семь лет [64] Там же. Д. 66. Л. 144, 150. . В некоторых письмах из архива Чихачёвых, относящихся к более позднему времени, есть упоминания о написанных ею письмах, но ни одно не сохранилось.

Одну из причин ведения дневников Андрей излагал в посвящении, предпосланном его кратким воспоминаниям о благочестивом затворничестве (датируемом 1852–1857 годами): «Прошу потомков моих беречь сию рукопись, может быть она со временем возбудит в ком-нибудь охоту к подражанию» [65] Там же. Д. 100. Л. 1. . Гораздо ранее, в момент изобретения «почтовых сношений», Андрей писал об их назначении скромнее; так, в его первой записи в книжке (от 3 февраля 1834 года) говорится: «№ 1. Так как записки могут в последствии времени быть любопытны ‹…› я учредил книгу, которую и буду посылать всегда с тем чтобы ответ был написан на ней же. – И так прошу Р-У-Д-А-Р-Ь ответ ваш начать здесь теперь же» [66] Там же. Д. 57. Л. 2. Слово «рударь» было, по-видимому, семейной шуткой, а не ошибкой, поскольку оно написано крупными, аккуратными буквами. . На это Яков ответил: «Eh! bien, soit № 1». Несколькими днями позднее Андрей поздравил себя с новой забавой и пророчески предсказал, сколь интересны эти бумаги могут оказаться для потомков:

Право я молодецна выдумки!!! – Вить вот сии исписанные тетради и для нас будут очень любопытны; – а для детей наших??? – а для внучат??? а для правнучат??? – в 1934 году каждый лист шуточного нашего почтового сношенияоценится в несколько рублевиков… Как обогатится потомство наше??? Чернавины и Чихачовы будут миллионеры!!! [67] Там же. Л. 3.

Можно предположить, что Андрей не догадывался о том, сколь верным окажется его предсказание, хотя оно не исполнилось в указанный им срок и пока еще никого не озолотило. В любом случае чуть более года спустя Андрей заявил, что вовсе не хочет, чтобы его запомнили ради него самого, сказав: «Мне бы хотелось жить в памяти позднейшего потомства? А для чего? Мягче ли будет от того лежать костями в земле? Или и тогда еще можно будет слышать отзывы людей?» [68] Там же. Л. 83 об.

Вечная слава, желанная или нежеланная, не была единственной целью или преимуществом переписки, красочно описанной Андреем как «энциклопедико-мозаичная рукопись или почтовая тетрадь» [69] Там же. Л. 91. . Записные книжки позволяли Андрею, Якову и Наталье освободиться от ограничений вежливых эпистолярных формул того времени, формул, которых они придерживались в любом письме, не относившемся к «почтовым сношениям», – даже в переписке друг с другом. Что характерно, Андрей находил эти ограничения особенно обременительными; он с великой готовностью отбрасывал и даже высмеивал их:

Ну! Не правда ли, что тетрадь сношениев милее всяких форменных писем? Для меня право, право так. – Терпеть не могу этих: Милостивый Государь, Любезный друг; остаюсь на всегда, и тому подобное. Ну что это за пошлости. То ли дело почеркивать параграфами в тетрадке сношениев? Лихо-чудно-важно-славно-дивно-потешно-честно-мило-браво-и сорок раз тра-тара-рах-трах-трах!!!! – Ха! Ха! Ха! Уморил проклятый! [70] Там же. Л. 43 об.

Когда корреспонденты возвращались к более привычным формальностям, Андрей им выговаривал. В 1835 году он разбранил Якова за использование в заметках официального языка (Яков послал ему книги и употребил выражение «при сем посылаются»): «Видишь выдумал при сем, присем! Обязан сударь начинать восторженнее, величественнее, интереснее (не торопись всегда, подумай и пр.)» [71] ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 59. Л. 69 об. Можно сравнить почтовые сношения Чихачёвых с такими журналами эпохи раннего романтизма, как немецкий Athenaeum. См.: Frazier M. Romantic Encounters: Writers, Readers, and the «Library for Reading». Stanford: Stanford University Press, 2007. Р. 6–7. . Вероятно, Андрей был склонен прибегать к столь строгим мерам потому, что эта неформальная переписка составляла смысл его жизни; он ясно дал это понять, написав Якову в 1835 году: «Вообрази только что, только-что встал с постели я, и не умыв своего телеса уже и за перо, чтобы изготовить статейку и отослать в Берёзовик». Он предвкушал, как Яков удивится: «Да разве нельзя без этого обойтись?» – и отвечал воображаемому собеседнику: «Нельзя, сударь!» [72] ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 57. Л. 76 об.

В начале 1835 года Андрей и Яков осознали пользу ведения постоянной переписки, и Андрей предложил подойти к делу серьезнее и вести личные записи, как и переписку, в переплетенных книгах (по-видимому, до того момента использовались разрозненные листы). Эти новые записные книжки в конце концов превратились в «дневники-параллели», которые оба вели во второй половине 1830‐х и, в случае Андрея, на протяжении большей части 1840‐х годов. В них они записывали события каждого дня в колонках, разделенных по годам, так что каждую запись можно было сравнить с тем же днем предшествующих лет. Как обычно, вдохновителем был Андрей, который говорил Якову: «Ежели ты замечаешь, что Дневник есть вещь неплохая». Затем Андрей добавил список преимуществ переплетения дневников и ведения их параллельными колонками: это позволило бы сопоставлять происходящее с событиями, имевшими место в предыдущие годы; страницы бы не мялись, а дневник приобрел бы «солидный» вид; наконец, если бы книга была достаточно толстой, ее также можно было бы использовать для ведения «хозяйственного алфавита» [73] Там же. Л. 86 об. . У обоих уже были подобные архивы, содержавшие, к примеру, каталоги домашних библиотек, заметки о работах в саду, рисунки, схемы и справочные материалы, переписанные из книг и журналов. Яков откликнулся на предложение Андрея с энтузиазмом: «Я с тобою совершенно согласен, что гораздо удобнее-приличнее-красивее завести книгу для дневных записок в переплете!» Но, как это ему свойственно, далее он сделал слегка обескураживающее замечание: «Жаль только то, что сколько мне ни случилось видеть подобные книги в Суздале и Шуе – все они составлены из бумаги менее нежели посредственной доброты» [74] Там же. . Качество было важно: предполагалось, что эти книги будут храниться долго и в ближайшем будущем к ним часто станут обращаться.