Джеймс Холлис - Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений

Идеи, устремления и практика юнгианской психологии исходят из того, что не существует залитых солнцем лугов и уютных уголков для безмятежного сна: есть душевные омуты, где большую часть жизни и пребывает наша природная сущность и где зарождаются многие значимые события нашей жизни. Именно в этих омутах формируется и крепнет душа, именно в них мы сталкиваемся не только с тяготами жизни, но и с ее достоинством, и ее глубочайшим смыслом.

Несомненно, самая глубокая ирония в искусстве исцеления заключается в искажении идеи души в психологической практике. Более ста лет тому назад была опубликована работа Фрейда и Брейера «Исследование истерии». В конце XIX в. внимание врачей было приковано к страданиям тех пациентов, которые, с одной стороны, не могли обрести состояние душевного комфорта и психического равновесия в религии, а с другой, не могли исцелиться с помощью чистой медицины. Наука о душевных страданиях людей не существовала для тех, кто все больше и больше увлекался новыми научными веяниями [3].

По мнению Юнга, психология стала развиваться последней из так называемых социальных наук, так как по существу была основана на заимствованных у них великих мифах и концепциях. В переводе с греческого psyche означает «душа» и этимологически происходит от двух слов: 1) существительного «бабочка» (таинственные, прекрасные, но мимолетные движения которой символизируют наши душевные переживания); 2) глагола «дышать» (выражающего невидимое дуновение, возникающее с рождением человека и прекращающееся в момент его смерти).

Однако вся ирония заключается в том, что современная психология часто обращается только к наблюдаемому поведению, сводится к неким статистическим моделям и структурам, подлежащим реорганизации, или к биохимическим аномалиям, требующим медикаментозного лечения. Хотя эти методы лечения достаточно важны и приносят определенную пользу, они редко учитывают самые глубинные потребности человека, т. е. смысл его жизни. Любая терапия, не затрагивающая проблемы души, в конечном счете обязательно окажется поверхностной независимо от того, какое облегчение она приносит сначала.

Юнг полагал, что невроз «в конечном счете следует понимать как страдания души, не раскрывшей своего смысла» [4]. Заметим, что он указывал не на страдание, а лишь на ощущение бессмысленности жизни, от которого невроз становится защитой. Вместе с тем Юнг считал невроз «мнимым страданием». Аутентичное страдание – это адекватная реакция на столкновение с острыми гранями бытия. В таком случае цель терапии заключается не в устранении страдания, а в его преодолении с целью достижения углубленного и расширенного сознания, способного поддерживать полярность болезненных противоположностей. Как считает Альдо Каротенуто:

Психотерапия – это не создание моделей, в соответствии с которыми человеческое страдание находит выход и получает название; психотерапия – это исследование страдания, открытие важного и надежного соответствия между внешними и внутренними событиями, которые определяют любую жизнь [5].

Юнг считал, что невроз – это не только защита от жизненных травм, но и бессознательное усилие, направленное на их исцеление. Поэтому можно было бы с уважением относиться к целям невроза, если бы не его последствия. Симптомы, таким образом, – это выражение желания исцеления. Вместо того чтобы подавлять их или вытеснять, человеку нужно понять, какая травма проявляется через них. Тогда эмоциональная травма и мотивация к ее исцелению могут внести свой вклад в расширение сознания. Каротенуто также замечает, что «сознание предпочитает справляться со своими страданиями с помощью психотерапии, а не взывать к всемогущему божеству» [6]. Такое сознание расширяет и обогащает наши представления, хотя плата за это может быть достаточно высокой.

Основная идея, одухотворяющая юнгианскую психологию, заключается в реальности бессознательного. Хотя эта идея может показаться общеизвестной, фактически она не является ядром психологических направлений, далеких от психодинамической терапии, и не является общепринятой для объяснения повседневных переживаниях большинства людей. Не многие люди, потрясенные воздействием глубинной автономной внутренней силы, способны осознать эту силу, справиться с ней или предсказать ее проявление. Таким образом, все зависимости, навязчивая одержимость и проекции комплексов, относящиеся к внутренней сфере, бессознательно переносятся на внешний мир, обременяя в равной степени и окружающих, и нас самих.

Мысль, что в каждом из нас сосредоточена огромная, мудрая и естественная энергия, должна была бы нас укреплять и успокаивать, но в действительности эта мысль часто причиняет нам беспокойство. Голос детских переживаний, ощущение ранимости, бессилия при столкновении с окружающим миром и узаконенная зависимость человека слишком хорошо нам известны и глубоко в нас внедрены, тогда как противостоящая им идея личной свободы и личной ответственности вселяет в человека робость.

Главная цель психодинамической терапии заключается в формировании у человека новой сознательной установки. То, что пугает своей силой, исцеляет своей мотивацией. Войти в контакт со своими внутренними силами вместо того, чтобы постоянно рефлекторно адаптироваться к внешним силам, усиливая тем самым самоотчуждение, – значит ощутить основу скрытой в глубине истины, природу нашей истинной сущности. В процессе таких соприкосновений с индивидуальной глубинной истиной, встречи с тем, что Юнг называет Самостью, человек ощущает связь и поддержку, необходимую для того, чтобы снизить обычный страх отвержения. Как пишет Каротенуто:

Зрелость не столько стремится к тому, чтобы избежать отвержения, сколько к тому, чтобы избежать новых иллюзий… Если мы успешно преодолеем тревогу одиночества, нам откроются новые горизонты и в конечном счете мы научимся жить независимо от других [7].

Однако, несмотря на открытое признание нашего желания независимости, значительная часть нашей жизни посвящена бегству от тревоги, связанной с честным взглядом на себя и ощущением себя нагим во Вселенной. Та культура, которую мы создали, стала всего лишь развлечением с целью избежать одиночества. Действительно, ближе всего к фантазии о бессмертии, от которой сложнее всего отказаться, является мысль о том, что существует тот, кто может нас поддержать, позаботиться о нас, – разделить с нами это пугающее странствие, которое нам предназначено. Не стоит удивляться тому, что мы избегаем этого странствия, проецируем его на гуру и никогда не остаемся в покое наедине с самими собой.

Само по себе избегание этих жутких и мрачных состояний души становится формой страдания, ибо человеку никогда не удается расслабиться, полностью отдаться страстному желанию быть счастливым и беззаботным, ощутить легкость на сердце. Наоборот, человека неизбежно затягивает все глубже и глубже, это происходит все чаще, и ему становится все больнее. Разве это не воздействие естественного природного ритма, притоков и оттоков энергии, ее приливов и отливов? Не реагируем ли мы на смену сезонов, ежемесячные менструации, дневные биоритмы и не проводим ли мы треть своей жизни в «мире мертвых», когда засыпаем? Не тот ли это ритм естественной природы, natura naturata, natura naturans (природы, созданной природой, и природы, создающей природу)? Не является ли наличие такого ритма беззвучным посланием Екклезиаста?