Джордж Манро - Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город

За первые 60 лет жизни города, пока он рос, следуя планам своих проектировщиков или выходя за рамки их замыслов, его врожденное стремление занимать большие пространства стало ещё заметнее. Величавые дворцы барокко в два-три этажа высотой казались маленькими на фоне разделявших их громадных пустырей. Если почти любой другой европейский город, от Москвы до Лондона, отличался тогда узкими улицами, над которыми нередко нависали верхние этажи домов, то Петербург имел совершенно нетипичный вид. Незастроенные участки зияли между домами даже в центре. Прямо к югу от Адмиралтейства и Зимнего дворца, на открытом пространстве, поросшем травой и именуемом Адмиралтейским лугом, паслись коровы. Для Петербурга были характерны не тесные перенаселённые улочки, а широкие проспекты. Летом они превращались в пыльные равнины, весной и осенью тонули в бескрайней грязи, а зимой покрывались снегом и льдом. И даже там, где улицы были узкими, например вдоль набережных каналов и рек, присутствие воды создавало несомненное ощущение простора.

Невский проспект. План Санкт-Петербурга 1718 г.

Один провинциальный русский помещик, служивший в столице в начале 1760-х гг., находил причины горько сетовать на немалые расстояния, которые ему приходилось преодолевать в служебных поездках по городу: Андрей Тимофеевич Болотов, адъютант генерал-полицмейстера Н.А. Корфа, в первый же день на службе был изумлен тем, сколько времени ушло у него на разъезды.

А.Т. Болотов

Но на второй день ему пришлось ещё хуже. Когда вечером у Болотова спросили, как ему нравится петербургская жизнь, тот, «сделав пренизкий поклон», отвечал собеседнику так: «Ну, брат! спасибо! Ежели так-то все у вас, то прах бы вас побрал и с жизнью вашею! да это и черт знает что! Я так измучился, что не чувствую почти ни рук, ни ног, а спину разогнуть истинно не могу. Я отроду не езжал никогда так много и так измучился, что и не знаю, буду ли в состоянии встать завтра» [33]. Впервые «искрестив» всю Адмиралтейскую сторону «с одного конца до другого», Болотов, сопровождавший верхом карету Корфа, думал: «Господи! Долго ли этому длиться и будет ли этому конец?» [34].

Впечатление бескрайнего города, которое так поразило и удручило Болотова, возникало не только из-за того, что к 1762 г. Петербург разросся вширь, хотя и одного этого было бы достаточно. Это чувство усиливал окружающий ландшафт, почти совершенно плоский и лишь к северу и к югу от города нарушенный линиями холмов моренного происхождения. Плохой сток воды и многочисленные болотистые участки препятствовали интенсивному сельскохозяйственному использованию земель. Местность, где строился город, изобиловала реками и ручьями. Если течение Невы и её рукавов было довольно быстрым, то воды множества болот, топей и протоков едва двигались, а то и стояли неподвижно. Глинистый почвенный субстрат, во многих местах достигавший свыше ста футов в толщину и усеянный ледниковыми валунами, мешал стоку дождевой воды. Впрочем, то, что Петербург разместился в болотистой местности, в XVIII в. не казалось особенно важным. Петра, выбравшего болото местом для новой столицы, начали за это критиковать лишь позднее, в XIX в. Похоже, что проблема болотистого местоположения города приобретала в умах современников всё более и более устрашающие масштабы как раз по мере того, как с осушением всё новых территорий её острота на деле ослабевала [35]. Ближайшие окрестности города были частично покрыты лесами, а кое-где поросли лишь чахлыми деревцами, кустарником и травой. В лесах встречались как хвойные, так и лиственные породы деревьев – преимущественно влаголюбивая ольха, причём из-за сурового климата все они были довольно низкорослыми. Все эти неблагоприятные климатические и географические условия придавали развитию Петербурга уникальный характер.

Самым важным природным фактором, повлиявшим на формирование Санкт-Петербурга, была его река, Нева. Дельта и притоки Невы разделяли территорию города на множество островов, иногда совсем крохотных. Количество этих островов менялось, так как по воле природы Карельский перешеек постепенно поднимался над уровнем моря; этот процесс все ещё продолжается, и по сей день над поверхностью реки выступают песчаные отмели и возникают новые острова. По мнению российских геологов, невская дельта сформировалась в самое недавнее геологическое время именно в результате этого процесса подъёма, а не благодаря осадочным отложениям. Сеть водных протоков занимала такую большую часть общей площади Петербурга, что уже в конце XVIII в. это считали главной причиной низкой средней плотности населения российской столицы по сравнению с другими городами Европы [36].

Сама же река, столь важная для жизни города, преодолевает расстояние меньше 45 миль от Ладожского озера до Финского залива с перепадом высоты на этом отрезке всего в 15,5 фута. При этом Нева несёт громадный объём воды со скоростью на поверхности 3–4 фута в секунду и ежесекундно вливает в Финский залив почти 90 тыс. кубических футов воды – столько же, сколько Днепр и Дон с притоками, вместе взятые. Такое мощное течение реки определяется скорее её неглубоким руслом, чем перепадом высоты. Самая большая глубина Невы в пределах города достигает около 80 футов, а в основном колеблется в разных местах от 25 до 40 футов. Максимальная ширина реки, при разветвлении Большой и Малой Невы, превышает 4 тыс. футов, т. е. свыше 3/ 4 мили. В самом узком месте она немного не доходит до 700 футов, а средняя ширина её составляет 1300–1900 футов. Эти цифры, относящиеся к XX столетию, справедливы и для XVIII века с его не столь точными измерениями.

Бассейн Невы охватывает огромную территорию на северо-западе России и юго-востоке Финляндии. Кроме того, река служит водостоком для двух крупнейших озер Европы – Онежского и Ладожского. Сегодня в невской воде, как, несомненно, было и в XVIII в., встречается паразит из разряда простейших, Giardia lamblia, распространяемая через фекалии и вызывающая большую часть случаев диареи в мире. Многочисленные упоминания о расстройствах желудка у жителей Петербурга, встречающиеся в письменных источниках на протяжении всего XVIII столетия, служат верным показателем того, что лямблиоз с самого начала был здесь постоянной проблемой. Сама Екатерина частенько жаловалась на «колики» и расстройства желудка.

При всей несомненной важности Невы для города она никогда не была достаточно богата рыбой, чтобы обеспечить сколько-нибудь крупный коммерческий лов хотя бы для местного потребления. До основания города жившие здесь финны дополняли свой рацион речной рыбой. В XVIII в. было сделано несколько попыток наживать капитал на рыболовных промыслах. Участки реки, известные как рыбные места, сдавались в аренду различным предпринимателям. В сезон, когда рыба шла на нерест, случались такие большие уловы, что на главных рыбных рынках сооружали садки, в которых сохраняли рыбу живой на продажу. Для рыбы река служила прежде всего проходом из Финского залива в Ладожское озеро. Поздней весной шла корюшка – особая любимица Петербурга, в свежепойманном виде обладающая неповторимым огуречным ароматом. В XVIII в. в Неве довольно хорошо ловились сиги (рыба семейства лососёвых), но с тех пор они бесследно исчезли. В числе примерно двадцати пяти видов рыбы, водившейся в реке, были также килька, щука, окунь, ёрш, минога и лещ. Весной, когда вниз по течению проходил ладожский лед, тюлени, обитавшие в Ладожском озере, нередко преследовали косяки рыбы до самого устья Невы [37].