Питер Хизер - Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы

Однако в то время как плотная концентрация войск, собравшаяся на Альфёльде из всех уголков варварского (и прежде всего германского) мира, превратила равнину в плавильный котел для разных культур, она же помешала полному исчезновению групповых идентичностей, связанных с более крупными племенными объединениями. Причина, по которой гунны покоряли готов, гепидов, герулов и всех остальных, заключалась в том, что после захвата их военный и экономический потенциал можно было использовать себе на благо. Если им всем было позволено стать полноправными, свободными гуннами, как бывшему византийскому купцу, то тогда и отношение к ним по мере завершения этого процесса должно было меняться в лучшую сторону. И в этом случае выгода, которую кочевники получали в результате их завоевания, была бы потеряна. Гуннская империя была, конечно, многонациональна, однако, как часто происходит в мультикультурном обществе, это вовсе не означало, что групповые идентичности в ее границах были либо бесконечно гибкими, либо быстро стирались. Стать гунном – значило обрести более высокий статус, а поэтому многонациональный характер империи, напротив, возводил стены вокруг гуннской идентичности, защищая и оберегая ее. Недостаточно развитый бюрократический аппарат государства позволил покоренным народам сохранить хотя бы местных правителей из их числа, и благодаря этому уже существующее чувство групповой идентичности могло не утратить своей актуальности. В то же время эксплуатация, которую им пришлось терпеть, могла послужить другой причиной сохранения своей групповой идентичности, поскольку желание избавиться от гнета было единственным стимулом однажды сбросить господство гуннов – либо благодаря своевременному уходу в Римскую империю, либо через обретение политической независимости силой. Ни одна из этих возможностей не была бы доступна племени, которое полностью раздроблено и потеряло всякую способность действовать сообща. Поэтому у покоренных кочевниками народностей были все причины сохранить старую идентичность.

Необходимо подчеркнуть, что представление о Гуннской империи, полученное из исторических свидетельств – о том, что это образование с постоянными конфликтами между правящим и управляемыми, – ничуть не опровергается археологическими остатками, даже если придерживаться мнения, что следов гуннов осталось так мало потому, что они начали хоронить мертвецов по обычаям своих германских подданных. Более того, когда речь заходит об археологических находках, иногда возникает методологическая путаница. Все согласны с тем – теперь, когда научный мир отошел от привычной истории культуры, – что индивидуальные племена не могли иметь каждое свою уникальную, не похожую на прочие материальную культуру. Но иногда звучат утверждения, что если материальная культура, распространенная в каком-то одном регионе, не содержит ярких, выразительных особенностей, то невозможно понять, какая именно идентичность за ней скрывается. Однако это лишь обратное применение старого ошибочного взгляда, распространенного в истории культуры, – что у обособленного народа должна быть обособленная материальная культура. Если отдельных, не слишком существенных различий в региональных остатках материальной культуры недостаточно для того, чтобы говорить об отдельных политических идентичностях, то и отсутствие культурных различий – не показатель отсутствия различий политических. Идентичность касается прежде всего внутренних умонастроений и политических структур, притязаний индивидуумов и готовности целых групп признать эти притязания, но она никак не связана с материальными структурами культуры. Это серьезно ограничивает использование данных археологии в спорах об идентичности, кроме разве что необычных обстоятельств, которые возникают, к примеру, в том случае, если нет иных источников информации о конкретных предметах, имеющих особое предназначение или большую важность. Тот факт, что все народы в пределах гуннской Европы обладали примерно одной и той же материальной культурой, еще не говорит о том, что не было определенных различий в статусе этих народов или отдельных групповых идентичностей, сохранившихся в едином государстве [303].

Процедура распада Гуннской империи – при учете имеющихся сведений о ее создании и укреплении – подтверждает, насколько важными были эти внутренние идентичности для каждого входившего в нее народа, если даже последующие трансформации опять-таки были частью этого процесса. Империя была уничтожена изнутри, когда различные ее субъекты после смерти Аттилы вновь с оружием в руках вернули себе независимость. Если они все добровольно и на равных правах приняли гуннскую идентичность, как до этого вообще могло дойти? Действуя сообща, они сумели выманить у Римской империи огромные суммы золотом, что ясно подтверждается среднедунайскими захоронениями. Это был высший уровень хищничества, которого они бы никогда не достигли по отдельности, что подчеркивается как фактическим отсутствием золота в ранних германских остатках, так и тем, что Восточная Римская империя сумела восстановить контроль над Балканами в конце V века после того, как союз, созданный гуннами, распался [304]. И в самом деле, усилия, приложенные народами не гуннского происхождения для того, чтобы вырваться из-под власти гуннов, доказывают, вне всякого сомнения, что низкий статус и постоянная эксплуатация, бывшие частью их жизни, означали, что цена пребывания в империи, как правило, превышала прибыли, получаемые некоторыми индивидуумами в ходе все возраставшей захватнической деятельности, лежавшей в основе ее существования. И когда после смерти Аттилы у покоренных народов появился шанс на освобождение, началась борьба за независимость.

Как и изначальное присоединение их к империи, процесс выхода из-под гуннского контроля сопровождался переосмыслением групповых идентичностей. Если все более многочисленные и сплоченные группы не гуннского населения были лишены собственных предводителей в процессе интеграции в империю кочевников, то потом борьба за положение и власть, вроде той, что свела вместе скиров и Эдекона, разразилась бы по всей территории Аттилы. Валамир, как мы видели, объединил ту группу готов, которой впоследствии стал править род Амалов, но для этого ему пришлось обойти других претендентов и, возможно, даже включить в войско воинов другого происхождения. Кроме уже упоминавшихся крупных племен и союзов, которые в конце 450-х – начале 460-х годов сформировали государства на руинах империи Аттилы, многие более мелкие объединения также появляются в наших источниках. Например, соросги, амильзуры, итимары, товосуры и биски встречаются в разных фрагментах «Истории» Приска. Некоторые из них в конечном итоге оказались на Римской земле после падения империи гуннов, и хаотическая природа ее распада повлияла и на их дальнейшее устройство в империи, как пишет Иордан: «Савроматы же, которых мы называем сарматами, и кемандры, и некоторые из гуннов поселились в части Иллирика, на данных им землях у города Кастрамартена. Скиры, садагарии и часть аланов […] получили Малую Скифию и Нижнюю Мезию. […] Руги же и многие другие племена испросили себе для поселения Биццию и Аркадиополь. Эрнак, младший сын Аттилы, вместе со своими избрал отдаленные места Малой Скифии. Эмнетзур и Ултзиндур, единокровные братья его, завладели Утом, Гиском и Алмом в Прибрежной Дакии» [305].