Зигмунд Фрейд - Импульс влечения. С комментариями и объяснениями (сборник)

Не думайте, что то, что я вам здесь сказал об аффектах, – общепризнанное достояние нормальной психологии. Напротив, это воззрения, которые взросли на почве психоанализа и освоены только там. То, что вы можете узнать в психологии об аффектах, например теория Джемса-Ланге, для нас, психоаналитиков, является прямо-таки непонятным и не обсуждаемым. Но и наше знание об аффектах мы не считаем очень надежным; это лишь первая попытка сориентироваться в этой темной области. Теперь я продолжу: что касается аффекта тревоги, то нам кажется, что мы знаем, какое раннее впечатление он воспроизводит в качестве повторения. Мы говорим себе, что им является акт рождения, во время которого осуществляется та группировка ощущений неудовольствия, побуждений к отводу и телесных ощущений, ставшая прототипом воздействия угрозы для жизни и с тех пор воспроизводимая нами как состояние тревоги. Колоссальное усиление возбуждения вследствие временного прекращения обновления крови (внутреннего дыхания) было тогда причиной переживания тревоги; следовательно, первая тревога была токсической. Названием «тревога» – подчеркивается свойство стеснения дыхания, которое тогда было следствием реальной ситуации, а сегодня чуть ли не регулярно воспроизводится в аффекте. Мы признаем также многозначительным тот факт, что это первое состояние тревоги произошло вследствие отделения от матери. Разумеется, мы убеждены, что предрасположение к повторению первого состояния тревоги настолько основательно ассимилировалось организмом благодаря ряду бесчисленных поколений, что отдельный индивид не может избежать аффекта тревоги, даже если он, подобно легендарному Макдафу, «был вырезан из утробы матери», то есть самого акта рождения не испытал. Что стало прототипом состояния тревоги у других животных, отличных от млекопитающих, мы сказать не можем. Ведь мы также не знаем, какой комплекс ощущений у этих созданий эквивалентен нашей тревоге.

Возможно, вам будет интересно узнать, как можно прийти к подобной идее, что акт рождения является источником и прототипом аффекта тревоги. Умозрительное рассуждение имеет к этому самое незначительное отношение; скорее я позаимствовал ее у наивного мышления простого народа. Когда много лет тому назад мы, молодые врачи, работавшие в больнице, сидели за обеденным столом в ресторане, ассистент акушерской клиники рассказал, какая забавная история случилась во время последнего экзамена акушерок. Одну кандидатку спросили, что означает, если при родах в отходящих водах обнаруживается меконий (первородный кал, экскременты), и она с ходу ответила, что ребенку страшно. Ее высмеяли и провалили. Но я втайне занял ее сторону и начал подозревать, что бедная женщина из народа верным чутьем обнаружила важную взаимосвязь.

Перейдем теперь к невротической тревоге. Какие новые формы проявления и отношения демонстрирует нам тревога у нервнобольных? Тут можно многое описать. Во-первых, мы находим общую тревожность, так сказать, свободно плавающую тревогу, готовую ухватиться за любое каким-либо образом подходящее содержание представления, влияющую на суждение, выбирающую ожидания, подстерегающую любую возможность, чтобы суметь себя оправдать. Мы называем это состояние «страхом ожидания» или «тревожным ожиданием». Люди, мучающиеся от этого вида тревоги, из всех возможностей всегда предвидят самую ужасную, любую случайность истолковывают как признак беды, любую неопределенность используют в худшем смысле. Склонность к такому ожиданию беды в качестве черты характера встречается у многих людей, которых в остальном нельзя назвать больными, их называют слишком тревожными или пессимистичными; однако бросающаяся в глаза степень тревожного ожидания регулярно относится к нервному расстройству, которое я назвал «неврозом тревоги» и причислил к актуальным неврозам.

Вторая форма тревоги в противоположность только что описанной, напротив, психически связана и присоединена к определенным объектам или ситуациям. Это – тревога чрезвычайно разнообразных и очень часто странных «фобий». Стэнли Холл, авторитетный американский психолог, совсем недавно взял на себя труд представить нам целый ряд этих фобий, дав им блистательные греческие наименования. Это звучит как перечисление десяти египетских казней, разве что их число значительно превышает десять. Послушайте, что может стать объектом или содержанием фобии: темнота, свободное пространство, открытые площади, кошки, пауки, гусеницы, змеи, мыши, гроза, острые предметы, кровь, закрытые пространства, толпа людей, одиночество, переход через мост, поездка по морю и по железной дороге и т. д. При первой попытке сориентироваться в этой сутолоке напрашивается мысль выделить три группы. Некоторые из внушающих страх объектов и ситуаций также и для нас, нормальных людей, содержат нечто зловещее, связь с опасностью, а потому эти фобии кажутся нам понятными, хотя и весьма преувеличенными по своей силе. Так, например, большинство из нас испытывает неприятное чувство при столкновении со змеей. Фобия змей, можно сказать, является общечеловеческой, и Ч. Дарвин весьма впечатляюще описал, как он не мог защититься от страха перед набрасывавшейся на него змеей, хотя и знал, что защищен от нее толстым стеклом. Сюда относится большинство ситуационных фобий. Мы знаем, что во время поездки по железной дороге имеется больше шансов попасть в катастрофу, чем когда мы остаемся дома, а именно в результате столкновения поездов; мы также знаем, что корабль может пойти ко дну, при этом, как правило, люди тонут, но мы не думаем об этих опасностях и спокойно путешествуем на поезде и корабле. Нельзя также отрицать, что человек свалится в реку, если мост обрушится в тот момент, когда по нему идут, но это случается настолько редко, что как опасность вообще не принимается во внимание. Также и одиночество имеет свои опасности, и мы тоже избегаем его при определенных обстоятельствах; но речь не идет о том, что при каких-то условиях мы не в состоянии его выносить хотя бы совсем короткое время. То же самое относится к толпе людей, к закрытому пространству, грозе и т. п. Что поражает нас в этих фобиях невротиков, так это их интенсивность, а не само по себе их содержание. Тревога фобий прямо-таки несокрушима! И иной раз у нас возникает впечатление, что невротики боятся вовсе не тех вещей и ситуаций, которые при определенных условиях могут вызывать тревогу и у нас тоже и которым они дают те же названия.

Остается еще третья группа фобий, за которыми наше понимание вообще больше не поспевает. Если сильный взрослый мужчина из-за страха не может пройти по улице или площади своего родного, хорошо знакомого города, если здоровой, хорошо развитой женщиной овладевает безотчетный страх, потому что кошка задела край ее платья или через комнату прошмыгнула мышь, то как мы можем установить связь с опасностью, которая у человека, страдающего фобией, все-таки, без сомнения, существует? При относящихся сюда фобиях животных речь не может идти об усилении общечеловеческих антипатий, ибо – как бы для демонстрации противоположного – существует много людей, которые не могут пройти мимо какой-либо кошки, чтобы не поманить ее к себе и не погладить. Мышь, которую так боятся женщины, вместе с тем является ласкательным именем первой степени; иная девушка, которая с удовлетворением слышит, что так ее называет возлюбленный, тем не менее в ужасе вскрикивает, когда видит милую зверюшку с этим же именем. Что касается мужчины, страдающего страхом улиц или площадей, то напрашивается единственное объяснение, что он ведет себя, как маленький ребенок. Ребенок воспитанием непосредственно приучается избегать таких ситуаций как опасных, и наш больной агорафобией действительно защищен от своего страха, когда его сопровождают по площади.