Джордж Мартин - Танец с драконами

– Приступайте, – сказала она.

Одна Молчаливая Сестра взяла ножницы. Они ведь заправские цирюльницы, привыкшие стричь и брить знатных покойников – оболванить королеву для них сущие пустяки. Серсея сидела как каменная, пока ее золотые локоны падали на пол. В тюрьме ей не давали ухаживать за ними как следует, но и немытые они блестели на солнце. Ее корона. Одну уже отняли, теперь и этой лишают. После стрижки послушница намылила ей голову, и Молчаливая принялась скоблить ее бритвой.

И это, вопреки надеждам Серсеи, было еще не все.

– Снимите рубашку, ваше величество, – приказала Юнелла.

– Зачем это?

– Нужно и там побрить.

Снимают все наголо, как с овцы. Она сорвала с себя рубаху, кинула на пол.

– Извольте.

Опять мыло, теплая вода, бритва. Подмышки, ноги, золотой пушок на лобке. Когда Молчаливая стала орудовать между ног, Серсея вспомнила Джейме. Он часто стоял вот так, на коленях, и целовал ее тайные уголки. Тогда к ней прикасались его теплые губы, теперь холодная сталь.

Ну вот и готово. Ни волоска не осталось, чтобы прикрыться. С ее уст слетел горький смех.

– Ваше величество находит это забавным? – спросила Сколерия.

– Отнюдь, септа. – Когда-нибудь Серсея велит вырвать ей горячими щипцами язык, вот это будет забавно.

Послушница подала ей белую рясу септы, чтобы она могла спуститься с лестницы и пройти через храм, не оскорбляя взоров молящихся своей наготой. «Что за ханжи, да спасут нас Семеро!»

– Мне позволят надеть сандалии? На улицах грязно.

– Ваши грехи грязнее. По приказу его святейшества вы должны предстать такой, какой вас создали боги. Разве из чрева своей леди-матери вы вышли в сандалиях?

– Нет, септа, – процедила Серсея.

– Вот видите.

Зазвонил колокол – ее долгое заключение подходит к концу.

– Идемте. – Серсея запахнула на себе рясу. В замке ее ждет сын. Чем скорее она отправится в путь, тем скорее придет к нему.

Грубо отесанные ступени царапали ей подошвы. Она прибыла сюда в носилках, уходит босая и с выбритой головой. Уходит: вот главное.

Колокола звонили, созывая весь город поглазеть на ее позор. Богомольцы, наводнившие храм поутру, дружно замолкли, провожая взглядами королеву и ее свиту. Она прошла мимо места, где лежало тело ее отца, ни глядя ни вправо, ни влево, шлепая ногами по холодному мрамору. Семеро тоже смотрели на нее со своих алтарей.

В Чертоге Лампад ее ждала дюжина Сынов Воина, рыцари в радужных плащах и с кристаллами на шлемах. Она знала, что под отполированными серебряными доспехами у каждого из них власяница. Эмблема на их щитах изображала кристальный, сверкающий во тьме меч: символ ордена, который в простонародье издавна звался Мечами.

Капитан преклонил перед ней колени.

– Быть может, ваше величество помнит меня. Я сир Теодан Правоверный, и его святейшество приказал мне вас охранять. Мы с братьями проводим вас через город.

Серсея окинула «братьев» взглядом. Вот и он, Лансель, сын дяди Кивана. Раньше он клялся в любви ей, теперь возлюбил богов. Кузен, предавший ее… Ничего, попомнит еще.

– Встаньте, сир Теодан. Я готова.

Двое рыцарей по знаку сира Теодана отворили высокие двери, и Серсея, щурясь, как потревоженный ночной мотылек, вышла на высокое мраморное крыльцо.

Ветер полоскал ее рясу, воздух наполняли знакомые запахи Королевской Гавани. Кислое вино, свежий хлеб, тухлая рыба, нечистоты, дым, пот, лошадиная моча – ни один цветок не пахнет так сладко. Сыны Воина сомкнулись вокруг королевы.

На этом самом месте она стояла, когда лишился головы лорд Эддард Старк. Она не ждала, что так будет: Джофф должен был помиловать его и сослать на Стену. Лордом Винтерфелла стал бы его старший сын, Санса осталась бы при дворе заложницей. Нед Старк, проглотив свою пресловутую честь, согласился на условия Вариса и Мизинца: сознался в измене, чтобы спасти пустую дочкину головенку. Серсея собиралась выдать Сансу за кого-то из Ланнистеров. Не за Джоффа, конечно, но Лансель или его младшие братья вполне подошли бы. Петир Бейлиш сам предлагал себя в женихи, но нельзя же выдавать знатную девицу за человека низкого рода. Сделай Джофф, как было условлено, Винтерфелл не выступил бы на войну, а с братьями Роберта отец бы как-нибудь справился.

Но Джофф приказал отрубить Старку голову, а лорд Слинт и сир Илин Пейн мигом выполнили приказ. Здесь, на этом самом месте, Янос Слинт поднял голову Неда за волосы, кровь хлестала на мрамор, и путь назад был отрезан.

Теперь, когда ни Джоффри, ни сыновей Старка, ни отца больше нет, она вновь стоит на ступенях Великой Септы, но теперь чернь глазеет не на Эддарда Старка, а на нее.

Народу на мраморной площади собралось не меньше, чем в день его смерти, – яблоку негде упасть. Женщин и мужчин поровну, на плечах у отцов дети. Нищие, воры, трактирщики, лавочники, дубильщики, конюхи, лицедеи, самые последние шлюхи – всем любопытно видеть унижение королевы. В толпе часто попадаются Честные Бедняки, грязные, небритые, с копьями и топорами. Поверх разрозненных доспехов на них домотканые выбеленные камзолы с семиконечной звездой – войско его воробейства.

Частью души Серсея еще надеялась, что Джейме вот-вот появится, но его нигде не было. И дяди нет. Он высказался как нельзя более ясно, придя к ней в последний раз: Бобрового Утеса не должен коснуться ее позор. Никого из Ланнистеров с ней сегодня не будет, эту чашу ей придется испить в одиночестве.

Септа Юнелла встала справа от нее, Моэлла слева, Сколерия сзади. Если она откажется идти, эти три ведьмы снова уволокут ее внутрь и теперь уж не выпустят.

За площадью, над морем жадных глаз и разинутых ртов, на холме Эйегона розовел Красный Замок. Не так уж и далеко. Когда она дойдет до ворот, худшее останется позади. Она снова увидит сына и обретет защитника. Дядя ей обещал. Маленький король ждет ее. Она может. Она должна.

– Перед вами великая грешница, – провозгласила Юнелла. – Серсея из дома Ланнистеров, мать его величества короля Томмена и вдова короля Роберта, уличена во лжи и разврате.

– Она исповедалась, – подхватила Моэлла, – и просила отпустить ей грехи. Его святейшество рассудил, что отпущение может быть даровано лишь в том случае, если королева, отринув гордость и все ухищрения, пройдет по городу такой, какой ее создали боги.

– Сейчас эта грешница, нагая и обритая, совершит публичное покаяние перед взорами богов и людей, – завершила Сколерия.

Серсее исполнился год, когда ее дед умер. Первым, что сделал в качестве лорда отец, было изгнание из замка его любовницы, женщины низкого рода. Ее лишили всех даров лорда Титоса – шелка, бархата, драгоценностей – и прогнали нагой по улицам Ланниспорта.

Серсея этого, конечно, не могла помнить, но гвардейцы и прачки вспоминали еще много лет. Женщина, судя по их рассказам, рыдала, молила ее пощадить, отказывалась раздеться и прикрывалась ладонями. «Уж такая была гордая раньше, нипочем не скажешь, что из грязи поднялась, – говорил кто-то из мужчин. – А голые они все шлюхи – что одна, что другая».