Робин Хобб - Волшебный корабль

Увы, Кеннит сам чувствовал, что его ухмылочка словно бы примерзла к лицу. Сердце бешено заколотилось в груди, а по спине густо покатился пот: он стоял посреди улицы и смотрел, как на него несется толпа. Люди размахивали кто кулаками, кто кружками. «Ну уж нет! Моего страха вы не увидите. Вы запомните только мою улыбку и то, с каким бесстрашием я вас встретил». Кенниту не впервой было блефовать, и он знал: такого рода притворство срабатывает только до тех пор, пока сам блефующий верит в его силу. Он тщетно пытался высмотреть в живом море знакомую физиономию Соркора. «Да, я умру, но хорошо бы прежде успеть разделаться с тобой».

Кеннит ждал, что его разорвут, но люди просто взяли его в кольцо. Кажется, ни один не решался прикоснуться к нему первым. Все держались на почтительном расстоянии – и смотрели на него, смотрели, смотрели… Кеннит тоже оглядел их. Он искал в живом кольце слабину. Или, напротив, того, кто отважится нанести первый удар…

Но тут вперед протискалась здоровущая бабища. И встала перед ним, упершись мясистыми кулаками в широченные бедра.

– Я – Тайелла, – во всеуслышание объявила она. Голос у нее был ясный и звучный. – Я тут, в Кривохожем, за главную!

И уставилась на него так, словно ждала, чтобы он оспорил эти слова. А потом, к его полнейшему и искреннему изумлению, у нее из глаз потоком хлынули слезы. Плача в три ручья, Тайелла добавила:

– И вот что я тебе скажу, капитан: отныне все здесь – твое! Все и всегда! Потому что ты возвернул нам тех, с кем мы уже и свидеться-то не чаяли!

«Положись на удачу…» Кеннит улыбнулся в ответ. И с галантнейшим поклоном одарил женщину собственным носовым платком (успев, правда, при этом от души пожалеть нарядное кружево, которому суждено было втуне пропасть). Тайелла приняла платочек, словно это была вытканная золотом драгоценность.

– Откуда ты знал? – срывающимся голосом выговорила она. – Как ты сумел догадаться? Мы тут все аж прям не знаем, что думать…

– А я такой, – сообщил ей Кеннит. – Кое-что знаю.

«Да о чем она вообще говорит?!!» Про себя он терялся в догадках, но не показывал виду и подавно не спрашивал. И даже не вздрогнул, когда могучая рука Тайеллы обрушилась на его плечо. Видимо, сей сокрушительный удар должен был обозначать дружеское похлопывание.

– Ну-ка тащите чистый стол и все самое лучшее! Дорогу капитану Кенниту! Благословляйте и приветствуйте человека, который избавил наших родичей и соседей от работорговцев! Который привез их сюда к нам для новой жизни на свободе! Благословляйте его!

Ликующая людская волна подхватила Кеннита и понесла вперед. Его усадили за липкий стол, который тут же завалили печеной рыбой и булочками, испеченными не из муки, а из растолченных корней, богатых крахмалом. Венчала же праздничный обед большая миска супа из моллюсков, сдобренного морскими водорослями. Тайелла уселась напротив и первым делом налила Кенниту в деревянную чашу вина, добытого из кислющих ягод. Следовало предположить, что это была единственная в городе разновидность вина, она же и лучшая. Он отхлебнул и как-то умудрился не содрогнуться. Тайелла, похоже, успела уже изрядно приложиться к рюмашке. Кеннит, движимый политическими соображениями, счел за лучшее прихлебывать потихоньку из чаши, выслушивая из уст градоначальницы историю Кривохожего. Когда подошел Соркор, капитан едва посмотрел на него. Ему только показалось, что у старого морского волка вид был пристыженный. А также просветленный и изумленный. Кеннит испытал сложную смесь омерзения и веселья, заметив на руках у свирепого пирата спеленутого младенца – того самого, со знаком «Х» на личике. Молодая мать держалась неподалеку.

Тайелла поднялась на ноги, а потом взобралась прямо на стол, чтобы обратиться к народу.

– Двадцать долгих лет тому назад, – начала она свою речь, – нас привезли сюда силой. Кого в цепях, кого полумертвыми. Но океан разразился благодетельным штормом! И ураган втащил невольничье судно прямиком вот в этот пролив и вышвырнул его на берег, по которому ни прежде, ни потом ни разу не ступала нога работорговца! И таков был удар, что внутри корабля рассыпалась в щепки переборка, а с нею рухнула цепь, державшая кандалы множества рабов! И хотя у нас по-прежнему были скованы и руки и ноги, мы поубивали этих калсидийских ублюдков! Мы освободили наших товарищей и назвали этот берег своим, а потом построили на нем себе город! Ясное дело, наш Кривохожий не назовешь роскошной столицей, но для всякого, кому довелось гнить в невольничьем трюме, и не такая глушь за божий рай сойдет! И вот мы стали здесь жить, мы приспособили корабельные шлюпки, чтобы ловить рыбу. Мы даже выбирались во внешний мир, чтобы передать своим весточку о том, что мы живы и на свободе. Но мы знали, что никогда не сможем вернуться домой. Наши семьи и наша деревня – со всем этим мы навсегда распрощались! – И, повернувшись к Кенниту, Тайелла наставила на него палец: – А сегодня появился ты! И привез их прямо сюда к нам!

Ему оставалось только следить, как она промокает его платочком новую порцию слез.

– Двадцать лет назад, – кое-как выговорила она наконец, – когда за нами пришли… когда нас забирали за неуплату установленных сатрапом налогов… я пыталась дать им отпор. Они убили моего мужа, а меня увели, но моей маленькой дочери удалось убежать. Я не смела надеяться когда-либо увидеть ее… а тем более – своего внучка…

И жестом она указала на Соркора, державшего на руках Соркора-младшего. От слез она больше не могла говорить.

Тут вмешался возбужденный народ: каждый рассказывал свою историю, столь же щемящую. С ума сойти! Благодаря невероятному совпадению на «Счастливчике», оказывается, плыли в неизвестность люди из той же самой деревни, что и основатели Кривохожего. И естественно, мысль о банальном совпадении никому даже и в голову не пришла. Все как один – и даже суровый, несговорчивый Соркор! – дружно уверовали, что великий капитан Кеннит все провидел заранее и нарочно доставил вызволенных пленников туда, где они счастливо воссоединились с давно утраченными родственниками. Конечно, на самом деле все обстояло иначе. Но и Кеннит понял: совпадение было далеко не простым. Далеко, далеко не простым…

Вот она во всей красе – его госпожа удача. Следует доверять ей. И не задавать лишних вопросов. Кеннит ненавязчивым жестом запустил палец в рукав и погладил шелковистое диводрево. Надо ли сердить госпожу удачу, отказываясь от поистине божественного подарка? Да ни в коем случае. Надо иметь дерзость с достоинством принять то, что само приплыло ему в руки. И Кеннит принял решение. И этак робко, застенчиво обратился к Тайелле:

– Наверное, мои люди уже разболтали насчет того, что мне напророчили Иные?