Робин Хобб - Волшебный корабль

Он подтянул к себе безучастную Кефрию, прижался к ней и заснул, а она еще долго лежала с открытыми глазами. Тепло его тела, которому она совсем недавно так радовалась, теперь тяготило ее. Его тепло и его тяжесть. А обещания, которыми он, кажется, пытался ее подбодрить, отдавались в памяти подобно угрозам.

В темноте своей спальни Роника Вестрит вздрогнула и открыла глаза. У нее тоже было открыто окно, и ночной ветерок шевелил тонкие просвечивающие занавеси. «Я теперь сплю совсем по-старушечьи, – сказала она себе. – Урывками. Толком не сплю, толком не бодрствую… как же тут отдохнуть?» И она вновь опустила веки. Быть может, причиной всему были долгие месяцы, проведенные у постели Ефрона. В те дни и ночи она не отваживалась заснуть глубоко и, стоило ему чуть пошевелиться, мгновенно подскакивала. «Глядишь, минует несколько месяцев одиночества – и я отвыкну и снова буду спать как все люди».

Пока на это было не очень похоже.

– Мама…

Еле слышный шепот мог бы принадлежать привидению.

– Да, дорогая моя. Мама здесь, – столь же тихо ответила Роника.

Глаз она не открыла. Она слишком хорошо знала подобные голоса. Уже не первый год они звали ее по ночам. Ее сыновья, ее маленькие сыновья. Они по-прежнему приходили к ней по ночам. И, как бы ей ни было больно, она никогда не открывала глаз и не спугивала видения. Не стоит отвергать утешение, пусть даже оно само по себе было мукой.

– Мама… Я пришла попросить тебя о помощи.

Роника медленно подняла веки.

– Альтия? Это ты? – прошептала она в темноту.

В окне, за колеблющимися занавесями, ей померещился силуэт… Или это ей тоже приснилось?

Силуэт протянул руку и отдернул мешающую ткань. Через подоконник в комнату заглядывала Альтия.

– Ох, благодарение Са! Ты невредима!

И Роника проворно села в постели, но Альтия тотчас отшатнулась, хрипло предупредив:

– Если позовешь Кайла – больше я сюда не вернусь!

Роника встала и подошла к ней.

– Я и не думала его звать, – тихо сказала она. – Забирайся, нам надо поговорить. У нас тут все кверху дном… Куда ни ткни – все пошло не так, как должно было!

– Скверные новости, – пробормотала Альтия хмуро.

И снова придвинулась к подоконнику. Роника встретила ее взгляд, и ей показалось, что она смотрит в разверстую рану. Потом Альтия отвернулась.

– Мама… может, с моей стороны глупо об этом спрашивать. Но я должна. Прежде чем я начну действовать, мне необходимо кое-что выяснить. Ты помнишь, что сказал Кайл, когда… когда мы в последний раз были все вместе?

Голос дочери звучал очень напряженно. Роника тяжело вздохнула:

– В тот раз Кайл чего только не наговорил… И по большей части такого, что я рада была бы позабыть, однако что-то не получается. Так о котором из его выхлопов ты толкуешь?

– Он поклялся именем Са, что, если хоть один уважаемый морской капитан назовет меня знающим моряком, он отдаст мне мой корабль. Помнишь ты эти его слова?

– Помню, – кивнула Роника. – Но по-моему, это было так, пустой звук. Ты же знаешь его обыкновение швыряться словами, когда он не в духе.

– Но ты, – настаивала Альтия, – помнишь, как он это сказал?

– Да. Да, я помню. Но, Альтия, нам надо поговорить с тобой о гораздо более неотложных вещах. Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Зайди в дом, нам надо…

– Нет. То, о чем я тебя спросила, и есть самое главное. Мама… сколько я тебя знаю, ты никогда не лгала. По крайней мере о важном. И ты знай: настанет время, когда я буду очень рассчитывать на твою способность сказать правду…

Роника не поверила собственным глазам: Альтия уходила прочь, произнося эти последние слова уже на ходу, через плечо. На какое-то жутковатое мгновение она показалась Ронике точной копией молодого Ефрона. И одета-то она была так, как одеваются сошедшие на берег матросы: полосатая рубашка, черные брюки. И даже шагала совсем по-отцовски – чуть враскачку. И свисала на спину длинная коса темных волос…

– Погоди! – окликнула ее Роника. И сама полезла через подоконник наружу. – Альтия, погоди!

Она таки выпрыгнула через окно в сад. Приземление оказалось неудачным: босыми ногами на засыпанную битым камнем дорожку. Роника едва не упала, но выправилась. И бегом бросилась через зеленый газон к окружавшим его густым зарослям лавра. Но… когда она достигла живой изгороди, Альтии уже и след простыл. Роника попыталась протиснуться сквозь плотную массу веток и листьев. Ничего не вышло – она только исцарапалась и вымокла от росы.

Она отошла от кустов и оглядела ночной сад. Все было тихо, нигде никакого движения. Ее дочь снова исчезла.

Если только она вообще сюда приходила…

Когда дошло дело до открытого противления вожаку, Клубок выбрал для этого дела Сессурию. Шривер более всего возмущал именно сговор, который они не очень-то и скрывали. Ну почему, если уж у кого-то зародились сомнения, этот кто-то не явился с ними к Моолкину, а предпочел втихую распространять опасные мысли? А теперь они все посходили с ума, точно испорченного мяса наелись. И больше всех явно отравился Сессурия.

Вот он вызывающе подскочил к Моолкину – оранжевая грива дыбом и уже выделяет яд…

– Ты ведешь нас неверным путем! – протрубил он. – Что ни день, Доброловище становится все теплее и мельче, а вкус у воды все более странный! Дичи и так очень мало, а ты нам еще и времени не даешь как следует поохотиться! И я не могу учуять другие Клубки. Это потому, что никто, кроме нас, сюда не пошел! Ты нас ведешь не к новому рождению, а к погибели!

Шривер встряхнула гривой и выгнула шею, готовясь выпустить яд. Если остальные набросятся на Моолкина, вожаку не придется биться с ними в одиночку! Но Моолкин даже не стал вздыбливать шипы. Его тело лениво перетекало в толще Доброловища, точно увлекаемая течением водоросль. Он медленно проплыл сперва над Сессурией, потом под ним – тому приходилось вертеть головой, чтобы не потерять Моолкина из виду. И получилось, что на глазах у всего Клубка вожак превратил дерзкий вызов в изящный танец. В котором у него было главенство.

А потом он обратился к Сессурии, и его мудрость оказалась столь же завораживающей, как и движение.

– Если ты не чуешь иных Клубков, это оттого, что я иду по следу тех, что проплыли здесь век назад. Но если ты откроешь жабры как следует, ты почувствуешь других, причем не так далеко впереди. Ты боишься непривычной теплоты Доброловища? Но ты сам первый готов был возмутиться, когда я повел вас из тепла к прохладе. Тебя удивляет вкус здешней воды, и ты готов предположить, будто мы забрели не туда. Глупый змей! Будь кругом нас все знакомо и привычно, это значило бы, что мы плывем во вчерашний день. Следуйте за мной и ни в чем более не сомневайтесь. Ибо я веду вас не в привычное вчера, а в завтрашний день… который для ваших пращуров был вчерашним. Прочь сомнения! Отведай же моей правды!