Робин Хобб - Волшебный корабль

– Потому, – ответил он негромко, – что он – часть дара госпожи удачи. Той самой госпожи удачи, что с такой легкостью отдала мне в руки этот корабль. Неужели ты не видишь, что это тот самый корабль, что был мне предназначен? Мальчик, скажем так, входит в оплату.

Едва ли не впервые ему почти захотелось, чтобы она поняла. Но никто не должен был знать, какие слова произнес талисман, когда они с мальчиком так глубоко заглянули друг другу в глаза. Никто не должен был знать о связи, возникшей между ними в мгновение ока, о связи, которая дразнила любопытство Кеннита и пугала его. И он сказал еще, ограждая себя от дальнейших вопросов:

– Мы уже подняли якорь?

– Соркор ведет нас в Бычье устье. Кори стоит у руля, Брик командует на палубе. Мы следуем за «Мариеттой».

– Ясно. – И Кеннит улыбнулся своим мыслям. – Ну и как тебе нравится мой живой корабль?

Этта тоже улыбнулась – горько и сладко одновременно.

– Она красавица. И я уже ревную. – Этта сложила на груди руки и посмотрела на него искоса. – Не думаю, что мы с ней скоро подружимся. Она слишком странное существо – и не женщина, и не дерево, и не корабль! Я не в очень большом восторге от тех блистательных речей, которыми ты так щедро осыпал ее. И мальчишка, Уинтроу, мне не слишком-то по душе.

– А мне, как и всегда, нет особого дела до того, что там тебе нравится или не нравится, – нетерпеливо перебил Кеннит. – Но что я мог ей предложить, кроме слов, чтобы завоевать ее? Она ведь не женщина в том же смысле, что ты! – Шлюха еще продолжала дуться, и он добавил со всей свирепостью: – Эх, не болела бы так нога! Сей же час бы на кровати-то тебя разложил – да и показал тебе, кто ты такая для меня есть.

Черный лед в ее глазах мгновенно сменился темным огнем.

– Вот бы так оно и случилось, – тихо сказала она.

И необыкновенно возмутила его теплой улыбкой, которой вознаграждена была его грубость.

Кайл Хэвен лежал на ободранной койке Гентри и смотрел в потолок. То малое, что оставили после себя рывшиеся в пожитках рабы, валялось на полу. Уинтроу переступил через цепочку, вырезанную из дерева, и лишенный пары, брошенный кем-то носок. Все прочее, еще сутки назад принадлежавшее Гентри, – его книги, одежда, инструмент для резьбы по дереву – было отсюда унесено либо валялось изничтоженное. Кто тут больше потрудился – рабы, потрошившие каюты команды, или пираты с их гораздо лучше организованным сбором добычи?

– Это я, отец, – сказал он, тихо закрывая за собой дверь. – Я, Уинтроу.

Дверь больше не запиралась: во время восстания кто-то сломал замок ударом ноги, даже не удосужившись сначала попробовать повернуть ручку. Впрочем, дверь была притворена, и двое «расписных», поставленные Са’Адаром нести стражу, не попытались заново ее распахнуть. Человек на койке не пошевелился.

Уинтроу поставил тазик с водой и приготовленные тряпки на расколотые останки столика Гентри и повернулся к отцу, чтобы торопливо прижать пальцы к его шее: бьется ли сердце? Сердце билось, и прикосновение привело отца в себя. Он с невнятным восклицанием дернулся прочь от его руки, потом торопливо сел.

– Все в порядке, – успокаивающе проговорил Уинтроу. – Это всего лишь я.

Кайл Хэвен показал зубы в пародии на улыбку.

– Да, – сказал он, – всего лишь ты. Но насчет того, что все в порядке, – будь я проклят, если это действительно так!

Вид у него был жуткий, даже хуже, чем когда рабы пытались скормить его змею. «Да он постарел! – подумал Уинтроу. – Постарел за один день!» Его щеки покрывала щетина, залепленная кровью из раны на голове. Уинтроу пришел сюда с намерением промыть и перевязать раны отца, но теперь им овладела странная неохота прикасаться к нему. Нет, крови он не боялся и отнюдь не был слишком горд для такого рода дел; если в нем когда и было подобное, время, проведенное в трюме с немощными рабами, давным-давно его от этого излечило. Нет. Он не хотел прикасаться к Кайлу Хэвену потому, что это был его отец, и ему казалось, что прикосновение могло некоторым образом засвидетельствовать эту кровную связь.

Уинтроу не попытался прятаться от собственных чувств. Их следовало принять и признать. Но как же ему хотелось, чтобы этот человек был ему совершенно чужим!

– Я тебе воды умыться принес, – сказал он ему. – Правда, немного. Запасы пресной воды у нас как раз на исходе. Ты, может, проголодался? Если хочешь, попробую галет или сухарей тебе раздобыть. Больше, боюсь, просто ничего нет.

– Ничего мне не надо, – ответил отец. – И вообще, можешь поменьше обо мне беспокоиться. У тебя более важные друзья завелись, вот им и прислуживай.

Уинтроу не стал обращать внимания на слова, которые пожелал выбрать его отец.

– Кеннит спит, – сказал он. – Пусть отдохнет как следует и сил наберется. Тогда у меня будет хоть какой-то шанс его вылечить.

– Вот как? Ты, значит, и вправду намерен… Ты вылечишь человека, отнявшего у тебя твой корабль!

– Да. Чтобы спасти тебе жизнь.

– Чушь! – фыркнул отец. – Ты бы все равно это сделал. Даже если бы они меня тому змею скормили. Такова уж твоя сущность – под всякого, кто при власти, ложиться!

Уинтроу попытался беспристрастно поразмыслить над услышанными словами. Потом сказал:

– Возможно, ты и прав. Возможно, я все равно сделал бы это. Но не потому, что у него власть. Кто он такой – это тут вообще ни при чем. Дело в жизни, отец. Жизнь – это Са. Это значит: пока не утрачена жизнь, всегда есть возможность совершенствования. И потому я, как священнослужитель, вижу свой долг в том, чтобы сохранять жизнь. Даже его.

Отец мрачно рассмеялся:

– Только еще не добавил – даже мою.

Уинтроу молча кивнул.

Кайл Хэвен повернул к сыну голову той стороной, где была рассечена кожа.

– Ладно, жрец, приступай. Больше ты все равно ни на что не годишься.

Уинтроу не попался на удочку. Он сказал:

– Давай сначала посмотрим, что там у тебя с ребрами.

– Как скажешь.

Отцу было явно трудно двигаться, но все же он сам стащил драные остатки рубашки. Вся левая сторона груди у него была сплошь в синяках. Уинтроу внутренне содрогнулся, увидев на его теле явственно отпечатавшийся след сапога. Значит, этот удар достался уже лежачему… И опять единственными лекарскими припасами Уинтроу были вода и влажные тряпки: врачебный сундучок, имевшийся на корабле, подевался неизвестно куда. Он очень осторожно приступил к перевязке, чтобы помятые ребра причиняли поменьше страданий. Его отец ахал и вздрагивал от каждого прикосновения, но не отстранялся. Когда Уинтроу завязывал последний узелок, Кайл Хэвен сказал ему:

– Ты ненавидишь меня, ведь так, парень?

– Не знаю. – Уинтроу намочил тряпку и начал промокать кровь у него на лице.

– А я знаю, – сказал отец. – У тебя на физиономии все написано. Ты едва можешь себя заставить в одной каюте со мной находиться, а прикасаться ко мне – и подавно!