Робин Хобб - Волшебный корабль

И вновь он переводил взгляд с лица на лицо. Может быть, кто-то едва заметно поежится, осознавая, какую несправедливость они собираются над ним учинить? Может, на каком-нибудь лице обозначится хоть тень вины и они поймут, что не правы?

Его мать казалась единственной, кому было несколько не по себе. Уинтроу все пытался встретиться с ней взглядом и попробовать заставить высказаться вслух. Но мать не желала смотреть ему в глаза, она смотрела на отца. А тот сидел, как высеченный из камня.

– И я исполнил то, чего вы от меня потребовали, – продолжал Уинтроу. Он хотел произнести эти слова просто и с достоинством. Получилась капризная детская жалоба. – Я оставил этот дом и ушел прочь с чужим человеком. Путь до монастыря был долгим и трудным, а когда наконец я попал туда, все кругом было чужое. Но я стал там жить. Я делал все, что от меня зависело. По крайней мере пытался. А потом прошло время, и монастырь стал моим домом. Моим истинным домом. И я понял, что вы правильно распорядились моей судьбой.

Воспоминания о начальном этапе жреческой жизни были горькими и сладкими одновременно. Уинтроу заново ощутил всю тогдашнюю странность и чужеродность для себя этой жизни – и пришедшее потом ощущение ее единственной верности. Слезы обжигали ему глаза, когда он проговорил:

– Я полюбил служение Са. Я столько постиг… Я вырос. Мне трудно объяснить это словами. И вы знаете не хуже меня, что я стою еще в самом начале пути. Бездны премудрости только-только начали раскрываться передо мной. Это все равно что… ну… – Он помедлил, подбирая слова. – Когда я был младше, это казалось мне чудесным подарком, упакованным в цветную бумагу и перевязанным ленточкой. И я был в восторге, хотя видел и понимал только обертку. Но за последний год или около того я начал наконец постигать, что там, под оберткой, находится нечто еще более значительное и прекрасное. Я только-только начал проникать в глубину… в самую суть вещей. Я приник к краю познания. И остановиться уже не могу.

– Все было неправильно, – внезапно подал голос отец. Сердце Уинтроу так и подпрыгнуло. «Неужели?!!» Но капитан Хэвен мигом похоронил проснувшуюся было надежду: – Я-то знал все эти годы, что тебя зря отправили в монастырь. Я, правда, помалкивал, поскольку знал, как это важно для твоей матери. Сельден был тогда еще малышом, но он обещал вырасти славным парнишкой, и я знал, что у меня всяко будет сын. Наследник.

Он выбрался из-за стола и пересек комнату, чтобы уставиться за окно – точно так же, как в то далекое утро.

– Надо было мне, однако, больше слушать свой внутренний голос и не потакать всякой придури. – Кайл Хэвен медленно покачал головой. – Я знал, что было принято неправильное решение, и так оно в итоге и оказалось. Настал момент, когда мне и всей этой семье понадобился сын, способный занять место на фамильном корабле, и мы оказались не готовы. Сельден еще слишком мал. Года через два, может, даже пораньше, через годик… я его, пожалуй, возьму в качестве юнги. – Он оторвал взгляд от окна и посмотрел на сидевших в комнате. – Мы, вообще-то, сами это на себя накликали. Мы все. Потому всем нам придется, не ноя и не жалуясь, вместе потрудиться над исправлением допущенной когда-то ошибки. Это значит, что вам, женщинам, придется самим хозяйничать здесь еще по крайней мере год. Надо как-то заставить наших кредиторов подождать, и от вас будет зависеть, удастся ли выжать хоть какую-то выгоду из наших владений. Те, что не будут приносить дохода, надо продать, чтобы сохранить остальные. А я буду этот год трудиться в море. Станем быстро совершать переходы и брать грузы, приносящие наибольший барыш. Что же до тебя, Уинтроу, – в течение этого года мне придется обучить тебя всему, что ты должен был выучить за минувшие пять. Ты должен будешь всего за год выучиться быть мужчиной и моряком…

Говоря так, он не переставая ходил по комнате, отсчитывая на пальцах распоряжения. И цели, которых предстояло достигнуть. Уинтроу неожиданно понял: а ведь именно так его отец разговаривал со старпомом на борту корабля, давая указания и назначая работы. Перед ним был капитан Хэвен, привыкший к нерассуждающему повиновению. Как, должно быть, изумит его то, что сейчас произойдет…

Уинтроу аккуратно отставил свой стул и поднялся.

– Я возвращаюсь в монастырь, – сказал он негромко. – Вещей у меня очень немного, а все, что я мог сделать здесь, я уже сделал. Я уеду прямо сегодня. – Он оглядел стол. – Сегодня утром я попрощался с Проказницей и пообещал ей, что вместо меня с ней остаток дня будет кто-то другой из семьи. Может, вы разбудите Альтию и скажете ей, чтобы шла на корабль?

Лицо отца налилось кровью мгновенной ярости.

– А ну-ка сядь и прекрати нести чушь! – рявкнул он. – Ты будешь делать то, что я тебе прикажу! И это только первый урок, который ты должен усвоить!

Сердце Уинтроу колотилось с такой силой, что, казалось, сотрясалось все тело. «Неужели я испугался собственного отца? А ведь верно. Испугался…» Он собрал в кулак все свое мужество и остался стоять. Сказать ему было больше нечего. Но когда отец в гневе уставился на него, он не опустил глаз. Просто стоял и смотрел, глядя, как стремительно подходит рослый, крупный, до предела разъяренный мужчина. И некий островок сознания, оставшийся спокойным и способным рассуждать, наблюдал за происходившим как бы со стороны: «Да, я испугался. Но это всего лишь телесный страх, страх физической расправы».

Он даже не очень услышал, когда его мать внезапно залилась слезами и буквально провизжала:

– Кайл, Кайл, пожалуйста, прошу тебя, не надо, Кайл, ну пожалуйста, поговори с ним, ну попробуй его убедить, Кайл, не надо, пожалуйста, не надо!

А бабушка возмущенно возвысила голос:

– Ну вот что! Это пока еще мой дом, и ты не…

И в это время на его скулу обрушился тяжелый кулак. В ушах отдался ужасающий хруст, и Уинтроу полетел на пол. Ему казалось, он падал медленно-медленно. Даже успел удивиться и устыдиться – как вышло, что он не попробовал ни защититься, ни убежать? И где-то внутри продолжал философствовать рассудительный жрец: «Да, это всего лишь телесный страх, но существует страх и другого рода, и что же, интересно, надо сделать со мной, чтобы я его ощутил?»

Потом навстречу ему опрокинулся каменный пол, твердый и очень холодный, несмотря на царившую снаружи дневную жару. Уинтроу потерял сознание; ему показалось, будто он начал впитываться в этот пол, исчезать в нем, сливаться – примерно так же, как было с кораблем, вот только в мыслях каменных плит была одна чернота.

И в голове юного послушника воцарилась точно такая же чернота.

Кайл! Я этого не потерплю!

Голос матери прозвучал очень ясно и эхом раскатился по залу. Этот звук вызвал у Альтии резкий спазм головной боли, а с ним и желание убраться подальше – и как можно скорей. Вместе с тем имя Кайла породило стремление очертя голову кинуться в битву. «Осторожно! – напомнила она себе. – Первым делом надо понять, что у них там происходит…» И она замедлила шаг, остановившись почти на пороге столовой.