Скотт Линч - Республика воров

В общем, к новой, странной жизни Локк привыкал с трудом. Огорчать Безглазого священника он опасался, не сомневаясь, во что это выльется (шею Локка обвивал шнурок, на котором висел кожаный мешочек с акульим зубом – зловещая метка смерти), однако самого отца Цеппи не страшился. Кряжистый бородач искренне радовался, когда Локк правильно выполнял порученное ему задание, а его похвала согревала не хуже солнечных лучей. Иными словами, для воспитания своих питомцев Безглазый священник пользовался всего лишь резкой сменой настроений, переходя от безмерного разочарования к глубокому удовлетворению.

День за днем Локк осваивал тонкости умывания, одевания и кулинарии, заучивал заповеди ордена Переландро и правила поведения за столом, запоминал, что означают флажки на каретах и гербы на доспехах охранников, знакомился с историей Храмового квартала и его достопримечательностями.

Грамота, письмо и счет оказались самым сложным делом. На изучение этих премудростей отводилось по два часа в день, до и после сбора подаяний на ступенях храма. Вначале Локку пришлось изрядно потрудиться, запоминая тридцать букв теринского алфавита и с помощью груды фишек осваивая основы сложения. Он раз за разом повторял буквы и выводил их на дощечке, так что они ему даже снились. Отец Цеппи научил своего подопечного складывать буквы в слова – сначала короткие, потом подлиннее, – а затем показал, как составлять из слов простые предложения.

После этого каждое утро Безглазый священник оставлял Локку письменное задание, которое мальчик должен был сначала прочесть и лишь после этого приступить к завтраку. Когда короткие фразы больше не докучали Локку, ему пришлось заняться арифметическими задачами, записанными мелом на грифельной доске, – отец Цеппи требовал выполнять их письменно, а не в уме.

– Отними двенадцать от двадцати шести, – потребовал отец Цеппи однажды осенним вечером.

Ранняя осень в Каморре выдалась необычно приятной; горожане наслаждались теплыми ясными днями и прохладными ночами. В тот вечер отец Цеппи играл с Галдо в «погоню за герцогом», в перерывах между ходами задавая Локку задачки на сложение и вычитание. Все трое сидели за кухонным столом, под золотистым светом роскошной алхимической люстры, а Кало, пристроившись у кухонного комода, рассеянно перебирал струны обшарпанной мандолы, называемой еще дорожной лютней.

Локк старательно вывел цифры на грифельной доске, повернул ее к отцу Цеппи и объявил:

– Четырнадцать.

– Отлично! – кивнул Цеппи. – А теперь прибавь двадцать один к тринадцати.

– Вперед! – воскликнул Галдо, передвигая одну из фигур по клеточкам игральной доски. – Вперед, за короля Галдо, не щадя живота своего!

– Тут-то он голову и сложил, – ответил Цеппи, делая ответный ход.

– Пока вы там бьетесь не на жизнь, а на смерть, я подходящую песню вспомнил, – заметил Кало и, перебирая струны мандолы, высоким голосом негромко затянул:

Галдо кашлянул, задумчиво разглядывая фигуры на доске, и присоединился к брату; их голоса тут же сплелись в идеальной гармонии:

– Великолепное исполнение не делает лучше дурацкую балладу, сложенную глупцами в оправдание безумного старика, – поморщился Цеппи.

– Ее в каждой таверне поют, – возразил Кало.

– Так и было задумано, – сказал Цеппи. – Эта душещипательная песенка прославляет бессмысленную бойню. В свое время я был одним из этих трех тысяч, так что почти все мои старые друзья сейчас в сырой земле лежат. Лучше спой нам что-нибудь повеселее.

Кало задумчиво закусил губу, настроил мандолу и лихо затянул:

– О боги, где тебя этому научили?! – ухмыльнулся Цеппи.

Кало захохотал во все горло, а Галдо тут же невозмутимо подхватил следующий куплет:

Гулко хлопнула потайная дверь, ведущая в подземное логово Древнего стекла. Отец Цеппи вскочил из-за стола, а Кало и Галдо бросились к кухонным ножам.

Локк сполз с табуретки и прикрылся грифельной доской, как щитом; разглядев, кто вошел на кухню, он непроизвольно разжал пальцы, и доска с грохотом упала на половицы.

– Ох, а мы тебя так рано не ждали! – обрадованно воскликнул Цеппи.

Посреди кухни стояла Бет – подросшая, с темно-русыми волосами, собранными в хвост. Бет. Живая и невредимая.

– Не может быть, – ошеломленно пролепетал Локк. – Ты же умерла!

– Еще как может. В конце концов, я здесь живу. – Бет бросила к ногам коричневую кожаную сумку и, вытянув ленту из волос, тряхнула головой; русые пряди рассыпались по плечам. – А ты кто такой?

– Я… а ты меня не помнишь?

– Тебя?

Несказанная радость Локка сменилась горьким разочарованием. Пока он лихорадочно соображал, как лучше ответить, Бет, приглядевшись, удивленно воскликнула:

– О боги, да это же Ламора!

– Он самый, – подтвердил Цеппи.

– Вы и его купили?

– По дешевке. Обед в харчевне дороже обходится. Да, твой бывший хозяин мне его сам предложил, – улыбнулся Цеппи, с отцовской гордостью взъерошив русые пряди Бет.

Она почтительно поцеловала ему руку.

– Но все же говорили, что ты утопла! – не унимался Локк.

– Ага, – кивнула она.

– А почему тогда…

– У нашей Сабеты весьма любопытное прошлое, – пояснил Цеппи. – Чтобы объяснить ее исчезновение с Сумеречного холма, пришлось небольшое представление устроить, следы замести.

Бет… Сабета… За время, проведенное с Безглазым священником, Локк не раз слышал это имя и теперь чувствовал себя полным придурком из-за того, что сразу не сообразил, о ком идет речь. Но он ведь думал, что она умерла… Восторг, безмерное удивление, стыд и досада внезапно сменились жаром в животе: Бет жива и живет здесь, у Цеппи!

– А куда… а где ты была? – спросил Локк.