Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Он переводит взгляд в долину, чье устье закрывают омытые кровью взгорья, занятые им и его сестрой. Адоэуйнн торчит неподвижно в том самом месте, где и объявилось. Бледный шар диаметром в сто футов, светящийся перламутровым блеском. Мощь артефакта впечатляет. Необходимы все силы, чтобы удерживать барьер против него, чтобы перевести сражение из плоскости столкновения бытия в плоскость ударов мечей и топоров. Благодаря этому есть шанс, что пространство на пятьдесят миль вокруг не превратиться в кратер, наполненный остекленевшей землею.

«Возможно, – проносится в его голове, – возможно, оно тоже чувствует близящихся родичей. Шестеро – это едва половина, но и их достаточно, чтобы заставить землю разверзнуться и поглотить чужую мерзость. Возможно, атака эта – акт отчаяния».

«Стройся, – гремит в головах у всех воинов. – Три линии! Пики перед щитами! Три шеренги!»

Пикинеры проскальзывают между щитоносцами, четко занимают места. На бегу передают свои фляги товарищам. Они не успеют отступить, но должны ослабить атаку, не допустить, чтобы сомкнутая масса нападающих ударила в стену щитов со всего разгону, потому что тогда могла бы ее прорвать. Он видел такое уже множество раз.

Первая шеренга пикинеров становится на колено, вторая – чуть склоняется, третья поднимает оружие двумя руками. Три линии длинных копий нацелены в грудь нападающим.

Удар!

Он чувствует его по всей линии. Волна атакующих насаживается на пики, напирает, первые ряды гибнут, но следующие кидаются вперед. Проскальзывают под длинными древками и между ними, достигают его воинов, в дело идут топоры, кривые мечи, ножи. Стоящие вокруг сосуды дергаются и дрожат, чувствуя отголоски того удара, волну сперва десятков, а потом и сотен смертей. Он успокаивает их через Узел – еще не время.

Импульсом Воли он сдерживает панику на правом крыле, гасит страх, наполняет вены яростью битвы. Пикинеры, когда уже не могут использовать главное оружие, бросают древки и с короткими мечами вцепляются в глотки врагу. Бьются, словно демоны, когда мечи ломаются или застревают в телах, лупят камнями, снятыми с голов шлемами, душат, выдавливают глаза, грызут и пинают. Перестают убивать, лишь когда сами падают замертво.

Только одни умирают быстрее, а другие – дольше. Это-то ему и нужно. Враг добирается до главной линии обороны, длинной шеренги щитов, не одним сжатым кулаком, но многими малыми отрядами. И гибнет. Над щитами склоняется очередной ряд пик, за которыми – когда противник оказывается уже слишком близко – появляется цвет его армии, тяжелая пехота, вооруженная бердышами на длинных рукоятях и боевыми цепами. Удар чеканом, нанесенный из-за тяжелого щита, разбивает шлемы, ломает хребты, рушит ребра.

Кровь чужих воинов такая же красная, как у его людей.

Медленно напор на линию щитов растет. Щитоносцев он подбирал тщательно, все они – невысокие, коренастые, но сильные, словно волы, мужики, но теперь они должны упираться изо всех сил, чтобы не разорвать строй. Бердыши, цепы и чеканы раз за разом поднимаются и падают, поднимаются и падают, тянут за собой косицы крови и кусочки тел. Однако кажется, что этого мало, поскольку эхлурехи прут вперед, как если бы им было наплевать на собственную жизнь. С вершины взгорья он видит их лица с острыми чертами, подбородки и скулы выглядят так, словно их вырубил ударами резца плохой скульптор. И пятна черноты, наполняющие глазницы. Они прекрасные воины, а теперь превращаются в чудовищ.

Перед стеной щитов уже вырос слой мертвых и умирающих врагов, которые не могут упасть, потому что следующие шеренги напирают слишком сильно. Линия его войск начинает прогибаться.

«Пять шагов назад!»

Щитоносцы отрываются от врага, и шеренги мертвецов наконец-то падают на землю. На минуту-другую это сдерживает напор наступления.

Прежде чем минует сто ударов сердца, ему снова приходится дать приказ отступить.

А через пятьдесят – снова.

С каждым разом сокращается линия обороны, потому что не всем воинам удается оторваться от противника. Некоторые остаются и гибнут. Он прикидывает, что потерял еще одну тысячу людей, а всякий из них был некоторым образом бесценен. Однако нужно было сдержать захватчиков, а теперь он сделает все, чтобы смерть его людей не стала напрасной.

Он тянется к Амуроэе, на этот раз Волей. Все не так уж плохо, ее взгорье более крутое, там легче обороняться, а враг не может разорвать линию обороны одной только массой, поскольку эта масса действует аккурат против него. Атакующие оскальзываются на мокром склоне и съезжают вниз. Хорошо.

Он чувствует усталость своих людей, каждый щит тяжелее мельничного жернова, каждый топор, меч и копье едва возможно поднять для удара. Они сражаются три дня и три ночи без передышки, поддерживаемые одной лишь Волей. Но даже Воли может не хватить.

И когда ему приходится заставить их отступить еще на пять шагов, он их чувствует. Дрожит земля. Трясется, словно в лихорадке. И в той дрожи – гром, грохот и топотанье. Десять тысяч тяжелой кавалерии несутся дорогой между взгорьями и ударют во фланг атакующих. Ланвэе – Белая Стрела опередил остальных, чтобы помочь обороняющимся.

Соскучились? Тот шлет в ответ ироническое отрицание. Скучать? За куском собственной души?

С чего бы?

Он не сумел устоять на ногах. Внезапно что-то случилось с полом, двинувшимся ему навстречу, а то, как вор об него грянул, должно было войти в легенды. Как будто кто-то одним движением перерезал ему все сухожилия. Сушеное мясо и теплая вода вырвались из его желудка через полуоткрытый рот.

Что с ним, на милость Матери Богов, происходит?! Сила, бьющая от этого засранца, втолкнула его прямо в объятия… чего? Эти воспоминания были другими. На этот раз он не ощущал холодной, прошитой презрением ненависти, не чувствовал жажды убийства. Теперь перед ним была обычная, нормальная битва, которую надлежало выиграть, но в которой смерть каждого человека имела значение. На этот раз… он жалел каждого убитого, Волю использовал только как моральную поддержку, а не как инструмент для ломания духа, а люди сражались и гибли… ради него.

Клинок, дотрагивающийся до его затылка, был горяч, словно едва вынутый из горна.

– Так я и думал. – Голос, казалось, заполнял весь склад. – Ты не обычная сточная крыса. Но кто? Что прицепилось к тому куску дерьма, который ты зовешь душой? Кого ты приволок из-за Мрака? Ах, будь у меня побольше времени, – я бы с тобой поработал так, что ты выплюнул бы легкие, пытаясь ответить на все мои вопросы. Встань!

Альтсин внезапно обрел власть над конечностями. И вдруг понял, что не чувствует ни ошеломления, ни усталости, ни тупой боли от сломанных ребер. И что видит окружающую парня мягкую ауру, как будто бы тот исходит паром.