Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Кузнец выпрямился и машинальным жестом откинул косу за спину. Минуту они мерились взглядами.

– Я не знаю. Клянусь жизнью своих детей. Еще до того, как я выехал из лагеря, некоторые уже говорили о колесах. О караванах, странствиях, о возвращении на возвышенность.

– Некоторые говорили о возвращении, уже переходя брод, – рявкнул Ласкольник. – Уже тогда были те, кто болтал: «Отдохнем, соберем силы и отправимся назад». И в последние лет двадцать они повторяли это снова и снова, по кругу, – так долго, что их перестали слышать. Даже внутренняя разведка. О верданно знали только то, что они разводят лошадей, делают прекрасную упряжь и неплохое оружие и что постоянно болтают о том, как отобьют свою возвышенность. Только болтают, потому что им хорошо и здесь, могут торговать, увеличивать стада и жить в достатке. Это лишь ерунда, которую повторяют глупые старики, – объясняли они, – старики, вспоминающие над кружкой пива собственную молодость. Зачем бы им возвращаться на Лиферанскую возвышенность, на те ветреные летом и промерзающие зимою земли, за которые им пришлось бы вести войну с се-кохландийцами? Там у них нет ничего, здесь у них – есть все. По крайней мере будущее получше, нежели смерть в фургоне, подожженном сотней горящих стрел. Что их туда толкает?

Анд’эверс уже успокоился, глубоко вздохнул и улыбнулся так, словно кто-то воткнул ему нож в сердце:

– Аволандерай.

– Что?

– У вас в империи нет такого слова. Оно примерно означает «гордость жеребят». Когда молодой конь, однолетка, пытается соревноваться со взрослыми, когда мальчишка, который только-только отковал свой кавайо , бросает вызов старшему воину, мы говорим – аволандерай . И улыбаемся, поскольку на самом деле это причина для радости – иметь гордое и отважное потомство. Но то, что происходит сейчас… это была и есть наша вина – нас, взрослых. Мы воспитывали здесь детей… Хотели передать им, каково это – быть Фургонщиками, хотели научить их, каково это – жить в караване, хотя в караванах мы уже не ездили. И мы рассказывали – о странствиях, о больших движущихся городах, о жизни на возвышенности. И врали, говорили только о гордости, чести, свободе и геройстве. Мы создавали легенды, в которых не оставалось места племенным розням, предательству и подлости. Да, генерал, банда старых пьяниц, тешащих пустые грезы времен своей молодости, воспитала юное поколение. И мы даже не заметили, как мальчики и девочки сделались молодыми мужчинами и женщинами, мечтания которых взросли на наших сказках… Ты говоришь, что еще несколько лет назад было немного колесниц. Ты прав. Но несколько лет назад возницы этих колесниц могли пройти, не сгибаясь, под брюхом лошади. А теперь они лезут в войну, и их невозможно удержать.

Кузнец засмотрелся куда-то вдаль.

– Ты некогда спросил меня, отчего я сюда приехал. Я убежал, Генно, убежал от тех рассказов, не хотел, чтобы мои сыновья вырастали в возничих колесниц, которые отправляются в самоубийственные сражения, и не хотел, чтобы дочери мои становились вдовами. – Он указал в угол, куда укатилось стальное колесико. – Я сбежал от него, от колеса, что уже тогда некоторые из нас начали носить. И от фургона, горящего в степи.

– Непросто сбежать от колесницы, а боевые фургоны не сгорают так уж легко, отец.

Дер’эко встал в дверях кузницы и широко улыбнулся. С ледяным, вызывающим выражением. Кайлеан почти подпрыгнула, когда он там появился. Заслушавшись, она не заметила, когда он ее оставил. Ласкольник взглянул на дверь, словно только этого и ждал, и кивнул приветственно:

– Если ты выедешь отсюда, пересечешь реку и отправишься на северо-восток, то встанешь на путь к вашей возвышенности, – сказал он таким тоном, словно продолжал некий старый спор. – А если не знаешь, где именно он лежит, дорогу укажут тебе остатки фургонов, обугленные доски, почерневшая оковка. Увидишь их, хоть уже миновало больше двадцати лет. Купцы, которые порой туда ездят, называют эту дорогу Путем Сожженных Фургонов.

– Мы знаем об этом. И я не намерен обижаться из-за этого названия. Но, когда вспыхнуло восстание, у нас не было настоящих боевых фургонов, потому что кочевники приказали их уничтожить – несколькими годами раньше. В Кровавом Марше приняли участие лишь обычные жилые фургоны, едва приспособленные к битве. И спасибо за то, что вы об этом сказали, генерал.

– Что?

– Что это наша возвышенность.

Установилась минута тишины. Ласкольник мерил Первого взглядом. Смотрел на штаны, на пояс, на кожаную жилетку.

– Я видел твою колесницу, парень. Толстые борта, место для двух человек, один впереди повозки, второй – сзади. В такой колеснице непросто разговаривать во время дороги, верно?

– Мы с этим как-то справляемся.

– Это боевая колесница, Дер!

– Да я и не намерен отрицать. – Усмешка Дер’эко заледенела сильнее и сделалась еще более вызывающей. – Это колесница для битвы. Лагеря ощущают угрозу – не только Манделлен, другие тоже. Да и империя чувствует себя не слишком уверенно, если сдвигает войска к границе. При этом – гвардейские полки. Все об этом знают, генерал. Отец Войны болеет, грызня между Сынами может охватить весь восток. Я могу лишь поклясться, что, если вспыхнет война, мы станем бороться с врагами изо всех сил. Именно поэтому мы и вооружаемся.

Ласкольник покивал, словно бы обрадованный наглостью молодого.

– Война может вспыхнуть, потому что вы двинетесь на восток, а Отец Войны либо его наследник воспримет это как нападение со стороны Меекхана. Вам не пришло в голову, что полки эти должны сдержать не кочевников, а вас?

Даже Анд’эверс, долгое время молчавший, казался потрясенным. Его первородный сын прищурился.

– Вы не сделаете этого, – фыркнул он.

– А почему бы нет? Если понадобится не допустить войны…

Дер’эко склонил голову и ощерился:

– Только попробуйте!

Кха-дар сохранял спокойствие. Его взгляд перебегал с отца на сына.

– Такие похожие, – усмехнулся он наконец. – И такие разные. До этого момента я не был уверен, что вы и вправду намереваетесь двинуться в путь, Дер’эко. Твой отец хранил молчание, ты – нет. Мудрость и возраст, никогда не относись к ним слишком легкомысленно.

– Вы не сумеете нас удержать!

– Как знать? – Ласкольник пожал плечами. – У нас здесь двенадцать тысяч отличной кавалерии и вдвое – иррегуляров, потому что каждый командир полка получил приказ присоединять к себе свободные чаарданы. А что такое фургон без коней?

На миг Дер’эко выглядел растерянным. Потом понял.

– Только троньте стада… – прорычал.

– И что? Станете гнаться за ними пешими? Ваши табуны и скот слишком многочисленны, а потому пасутся за лагерями. Мы знаем где. Хватит единственного декрета о конфискации, и армия захватит их и погонит внутрь империи. Лагеря могут быть молниеносно окружены пехотой, и поверь мне, достаточно будет нескольких часов, чтобы заключить каждый из них в кольцо окопов. А потому повторю вопрос: что такое фургон без колес?