Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Гомон и взгляды, бросаемые отовсюду. Кайлеан легонько улыбнулась.

– Я уже приготовился призвать льва и подняться на последний бой, когда появился он, – Кошкодур кивнул на Ласкольника, – и я сразу понял, почему нам ничего не удалось. И тут же возвратились старые воспоминания. Я едва не отсалютовал ему. А он узнал меня, даже не удивился, а потом задал вопрос, я задал ему ответный, то, что он произнес, мне понравилось, и вот я до сих пор езжу по степям.

Он улыбнулся выжидающе. Но, согласно обычаю, никто не промолвил и слова, пока не раздалась соответствующая формула.

– Хотите знать, какой вопрос он задал? Ласкольник спросил, буду ли я ездить для него. Я спросил, что станет с моими людьми. Как он сказал мне позже, это был ответ, который он и хотел услышать. Если бы тогда я не поинтересовался судьбою своих товарищей, он бы приказал убить меня на месте, словно бешеную собаку. И, может, это ему даже удалось бы.

Он осмотрелся, а глаза его внезапно потемнели, будто вечернее небо:

– Я – Двусущный, таким я родился, и никому до такого не может быть дела. Кха-дар об этом знает, знал он об этом уже во время войны. Империя не одобряет подобных умений. И никогда не одобряла, но я не знаю, почему так, поскольку двусущность не опасней призывания демонов или духов, что Кодекс также запрещает, но и не преследует с таким рвением. Моя мать некогда рассказывала мне, что, когда я родился, ее посетило видение большой львицы, которая вошла в комнату и родила львенка. В тот самый миг, когда и я пришел в мир. И с той поры, как исполнилось мне двенадцать, я ощущаю этого льва, сильного вин-неро , что движется рядом со мной. Порой мне снятся сны о мире, где нет людей, а есть лишь львы, серны, олени и буйволы. И я знаю, что он порой видит сны обо мне, о скачке верхом, о рубке саблей. Я… я не изменяюсь в своей сущности, я всего лишь меняюсь с ним местами. Он переходит в наш мир, а я – в его. Тогда… тогда я становлюсь человеком в теле льва или львом с человеческой душою, а где-то там, по той стороне Всевещности, находится лев в теле человека или человек с душой льва. Это опасно – и там, и здесь. Особенно там. Лев в теле человека среди других львов. Я когда-то видел сон об этом, о бегстве, поисках укрытия от братьев, о лишающем ума ужасе. Это нечестная замена, потому я редко ею пользуюсь. Но порой – приходится.

Он вдохнул поглубже, словно только что сбросил с себя невыносимую тяжесть:

– Вот моя заслуга.

Как она и предвидела, ущелье, которым они ехали, начало расширяться. Стены раздались в стороны, вставали не столь отвесно, поросшие порой не только мхом, но и травами и малыми кустами.

– Согласно рассказам Ласкольника, дорога будет теперь расширяться и вести в долину, в конце которой и стоит змок.

– Я знаю, Кайлеан. – Кошкодур уже успел прийти в себя от первого впечатления. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но долина – это что-то вроде дыры между скалами?

– Более-менее. Точно так же, как конь – это кошка с копытами.

– Умняшка.

– Вот моя заслуга.

Эти первые слова, это почти магическое признание вырвалось из ее уст почти наперекор ей самой. Раскрытие шло по кругу, и она хотела его избежать, но не могла. Конечно же, иное решение существовало, она могла погасить свой огонь, повернуться и выйти в ночь. Никто бы не попытался ее задержать, никто не сказал бы и слова. Она просто перестала бы быть частью чаардана.

– Меня зовут Кайлеан-анн-Алеван, и это мои настоящие имя и фамилия. Я меекханка чистой крови, почти как кобылка с родословной. Происхожу я с севера, из Олекадов, но семья моя родом из центральных провинций…

Теперь она поняла, что дает удерживаемая в руках свечка. Она засмотрелась на танцующий на кончике фитиля огонек, и внезапно, не пойми как, огонек этот сделался центром ее мира. Не существовало ничего другого: конюшни, товарищей из чаардана, прочих огоньков – была лишь она и пламя, удерживаемое ею в руке. Это ему она исповедовалась.

Рассказывала она ему о своей жизни в горах, о тяжелом труде, о голоде и холоде, повествовала о пути на юг в поисках лучшей жизни и о встрече с бандитами. Рассказывала о приютившей ее семье верданно. Некоторые из окружавших ее людей уже слышали этот рассказ, но, даже если б стояла она теперь среди многотысячной и незнакомой толпы – это не имело бы никакого значения. Важен был лишь огонек в руке и ее история. Короткая и запутанная.

Она закончила еще быстрее Кошкодура и Дагены. Но не могла выдавить сакраментального «Вот моя заслуга». Сглотнула раз, затем второй, прикрыла глаза и продолжила:

– У меня был пес, по кличке Бердеф. Он погиб, когда на нас напали бандиты. И остался со мною. Его дух сопровождает меня все время… и… нет, не так – он не волочится за мною, требуя, чтобы я бросила ему кость. Он попросту находится поблизости. Когда мне нужно, когда мне очень это нужно – он помогает мне в битве, дает силу, скорость и дикую отвагу. Благодаря ему я порой могу видеть духов, порой – чувствовать Силу. Он что-то вроде проводника… друга… Посредника между миром духов и нашим. И он никогда меня не подводил…

Она открыла глаза. Сказала это. Сказала это не людям в конюшне, не товарищам по чаардану, несмотря на то что не единожды она сражалась с ними плечом к плечу и многие из них были для нее словно вторая, а может, третья, семья, – но она признавалась во всем пламени. А оно приняло ее слова, мигнуло на мгновение и загорелось ровнее.

– Вот моя заслуга.

Она подняла взгляд и посмотрела прямо на Ласкольника. Он кивнул ей. Она же повела глазами вокруг. Кошкодур, Лея, Дагена, Йанне, Файлен, Нияр, Ландех и другие. Ни в одном взгляде она не увидела презрения. Нельзя презирать слова, что пали в огонь.

– Думаете, они сумеют удержать необходимую скорость?

Дорога, которой они ехали, все еще была меекханским трактом, но здесь даже имперским инженерам пришлось склониться пред мощью гор и отказаться от простых линий. Путь вдали от торговых направлений медленно изгибался то в одну, то в другую сторону, перепрыгивая ручей, чтобы сразу же резко принять вправо и исчезнуть за поворотом. Ущелье они оставили позади, и теперь над головами их было больше неба, да и взгляд уходил подальше. И все же Кайлеан отчетливо чувствовала, что товарищи ее, дети широких степей, чувствуют себя не в своей тарелке. Йанне, похоже, задал этот вопрос лишь для того, чтобы прервать мрачное молчание.

– До сих пор они справлялись лучше, чем можно было ожидать. А если и нет, – усмехнулась она широко, – Лея их подгонит.

– Вот моя заслуга. Меня зовут Лея Каменей. Я гарундинка, семья моя происходит с далекого юга, из Малых степей. Малые степи – почти такие же, как и здесь, только они… ну, маленькие. Широкая равнина без следа деревьев, на юге и востоке ограниченная горами, на севере – морем, а на западе она граничит с империей. Мать рассказывала мне о ней. О горячих летах, резких зимах, вёснах, когда травы мягки, словно шерсть молодого зайца, осенях, когда скот делается настолько толстым, что едва может устоять на ногах. Десятки лет империя торгует с обитающими там людьми, охотно нанимает наших воинов в свои полки легкой кавалерии. Когда появились се-кохландийцы, изрядное число молодежи отправилось на войну, ища славы и добычи. Многие не вернулись. Как и мой отец. Мать ждала его три года. Потом продала семейное имущество, загрузила остальное, в том числе и меня, на шестерку лошадок и отправилась на север, чтобы его найти.