Коллин Хоук - Пробужденный

Перебрав все ключи, я наконец нашла нужный и шагнула в дом. Несмотря на обилие окон, солнце здесь ощущалось менее злым, а воздух – довольно свежим. Подойдя к ставням, я поняла, что стекла покрыты тонкой защитной пленкой, которая, по-видимому, отражала прямые лучи.

Если двор дома казался чистым, исполненным глянцевого блеска и геометрического изящества, внутреннее убранство составляло полную его противоположность. Все доступные поверхности были завалены египетскими сокровищами – от рассохшихся пергаментов в подтеках цветной краски до огромных резных орнаментов. Безделушки и предметы старины были разбросаны как попало, без намека на замысел дизайнера, и явно нуждались в метелке для пыли. Я не знала, копии это или настоящие артефакты, но полагала, что человек, облаченный властью Великого визиря в тысячелетнем тайном ордене, может иметь доступ к таким вещам, о которых другие и не догадываются.

Я сидела на корточках, разглядывая искусную статуэтку кошки, когда в особняк зашел Амон. Шаги его были совершенно бесшумны, но благодаря нашей связи я каким-то шестым чувством ощущала присутствие парня – словно спину вдруг начинало греть закатное солнце. И действительно, вскоре Амон присел рядом со мной и положил ладонь на голову статуэтки.

– В Египте кошки пользовались огромным уважением, – сказал он. – Некоторых даже натаскивали для охоты, чтобы они приносили хозяевам птиц или рыбу. Когда у египтянина умирала любимая кошка, он сбривал брови в знак траура.

– Интересно, – пробормотала я, захваченная скорее не фигуркой, а человеком, чьи пальцы ласкали ее керамические уши.

– Да. Когда брови отрастали снова, траур считался оконченным.

– И как ты относишься к кошкам – учитывая, что оборачиваешься соколом? Любишь их или ненавидишь?

– Полагаю, ни то ни другое.

Я поддалась порыву и проследила пальцем густую дорожку его брови.

– А ты когда-нибудь любил кого-то так, чтобы сбрить брови в знак траура по нему?

Амон мягко перехватил мое запястье.

– Полюбить кого-нибудь столь сильно стало бы жестоким испытанием для существа, которое проводит большую часть своих дней в Земле мертвых.

– Пожалуй.

Я вдруг почувствовала себя неловко и направилась вдоль длинной полки с безделушками – якобы разглядывая коллекцию доктора Хассана, а на самом деле раздумывая над загадочной судьбой Амона.

– Куда ты уходишь? – спросила я тихо. – Когда твоя миссия здесь завершена?

Парень вздохнул.

– Мне не хотелось бы это обсуждать, Лилия.

– Но мне нужно понять. Понять, почему ты приносишь все эти жертвы. Понять, правда ли ты…

– Правда ли я что?

– Счастлив там.

Амон запустил пальцы в волосы – да так и застыл.

– Я не… несчастлив, – произнес он наконец.

– Очень туманный ответ.

– Это сложно объяснить.

– И все же попробуй.

– Когда мое вечное тело снова становится мумией, – начал Амон, подумав секунду, – моя Ка, или душа, отделяется от земной оболочки и отправляется странствовать тропами загробного мира. Мое сердце не взвешивают на весах правосудия, потому что такое пребывание в загробном мире не окончательно… Пока не окончательно. Поэтому, хоть мне и бывает одиноко, я провожу века между пробуждениями с относительным удобством.

– В каком смысле «относительным»?

– Мне позволено общаться с братьями, но поскольку наши жизни обещаны Египту, мы не можем вернуть себе смертные тела и воссоединиться с любимыми. Вместо этого мы коротаем года, охраняя врата в загробный мир.

– Значит, это ваше египетское посмертие совсем не похоже на Эдем?

– Что такое Эдем?

– Ну, рай. Если ты жил праведно, то после смерти попадаешь на небеса, где круглосуточно ешь апельсины, гладишь львов и слушаешь пение ангелов.

– Нет. По крайней мере, не для нас с братьями. Возможно, когда потребность в нашей службе исчезнет, нам тоже позволят отдохнуть от трудов.

– Ясно. В общем, когда распределяли божественные обязанности, ты вытащил короткую зубочистку. А для любви в египетском посмертии есть место?

– Я люблю своих братьев.

– Я имею в виду не это.

Добрую минуту Амон хранил молчание. Я уже решила, что он вовсе не собирается отвечать, когда парень взял с полки маленькую картину, вырезанную из дерева.

– Ты слышала историю о Гебе и Нут?

– Нет.

– Геб был богом земли, а Нут – богиней неба. Грубый и мускулистый Геб казался тяжелым и неповоротливым, как сама земля, а Нут была легка и подвижна, словно дуновение ветра. Кожу ее украшали мириады алмазных созвездий, а волосы струились вокруг гибкого стана, точно Млечный Путь.

Стоило богам увидеть друг друга, как между ними вспыхнула любовь, и Геб поклялся, что они будут вместе. Нут прошептала свои клятвы и послала их Гебу на хвостах комет. В ответ Геб тянул руки ввысь, пока не смог переплести с ней пальцы. Призвав на помощь свои божественные силы, он преодолел земное притяжение, и двое возлюбленных начали двигаться навстречу друг другу, хотя знали, что их любовь запрещена.

– Почему запрещена?

– Как раз об этом я и собирался рассказать. Я знаю, что твои вопросы превосходят числом звезды на небе, но все же постарайся умерить любопытство и дослушать до конца.

Я сморщила нос.

– Ты преступно хорошо меня знаешь.

– О да.

– Ладно-ладно, постараюсь молчать. Но обещать не буду!

Амон кивнул, и ореховые глаза лукаво блеснули.

– Едва им удалось коснуться друг друга, как они переплелись в объятии столь тесном, что простой смертный и помыслить бы не мог о такой близости. Геб обвил руками тонкий стан своей возлюбленной и притянул ее к себе. Когда он поднял колени, на земле выросли горы, и Нут укрыла их туманными складками своих одежд.

Затем Геб приподнялся на локте, и Нут устроила голову на его широкой груди. Так на земле появились росистые холмы и долины. Когда же они вместе засмеялись, недра гор содрогнулись, а небо разразилось громом. Забыв об осторожности, боги прижались друг к другу так тесно, что для людей в мире попросту не осталось места. Их судьба встревожила Шу – бога воздуха и отца Нут. Тогда он решил разделить возлюбленных.

– И что произошло?

– Хаос. Геб и Нут почти слились воедино, но Шу был могущественным богом и сотворил между ними жестокие ураганы и смерчи. Земля вздрогнула, небеса застонали – и Шу наконец удалось вырвать дочь из объятий Геба. Теперь Нут парила в недосягаемой высоте над мужем, и он больше не мог ее коснуться.

Поняв, что случилось, Нут горько закричала, и ее слезы, обернувшись штормами и тропическими ливнями, щедро оросили плоть Геба. Постепенно они заполнили каждую выемку на его теле и превратились в моря, реки и озера. Геба захлестнули соленые волны, но он был рад воссоединиться с женой хотя бы в такой малости – и охотно позволил части земли навечно скрыться под ее водами.