Джессика Броуди - Не вспомню

Он делает глоток.

Я обдумываю вопрос, пытаясь найти более точное определение слову «парень» в данном контексте.

– Ты хочешь знать, был ли у меня любовник? – спрашиваю я.

Поперхнувшись водой, Коуди разбрызгивает. Отдельные капли попадают и на меня. Сидящая через проход дама бросает на нас недовольный взгляд.

– Именно это я и хотел узнать, – подтверждает он, когда перестает смеяться. – Любовник! Так был или нет?

Мне вспоминается медальон, лежащий в верхнем ящике туалетного столика.

…Я сам отдал его тебе .

Но я в ответ лишь качаю головой:

– Не помню.

– А я уверен, что их у тебя было сразу несколько, – заявляет Коуди и снова отпивает воды из бутылки, причем на этот раз не расплескав ни капли.

– Сомневаюсь, – отвечаю я, закрываю глаза и откидываюсь на подголовник сиденья.

– Что ж, тем лучше для тебя.

От удивления я даже снова открываю глаза.

– Это еще почему?

Коуди пожимает плечами.

– Не то чтобы я был слишком опытным в таких делах, но, судя по всем рассказам, слышанным, любовь – это сплошная заноза в заднице.

– Что?

– Головная боль, – перефразирует он, видя мое недоумение. – Короче, ничего, кроме мучений. Только всю душу выматывает. То одно, то другое. «О, я люблю его! Нет, я его ненавижу! Все-таки люблю! Но, по-моему, он сам влюблен в Клэр. Пожалуйста, очень тебя прошу, пойди и все узнай у него самого! Потом мне расскажешь». По-моему, все это совершенная чепуха и напрасная трата времени.

– Да, – вполне искренне соглашаюсь я, стараясь не обращать внимания на то, как внезапно теплеет точка у меня между глазами. – Ты абсолютно прав.

От автовокзала в центре Лос-Анджелеса мы на обычном городском автобусе добираемся до аэропорта.Коуди проложил весь маршрут с помощью своего сотового телефона, что только усилило мое желание как можно скорее обзавестись собственным.

Когда мы оказываемся на месте, он спрашивает:

– Ну и что теперь? У тебя есть хоть какой-то план действий?

На самом деле никакого плана у меня нет. Я осматриваюсь по сторонам в надежде увидеть или почувствовать что-нибудь знакомое, но не улавливаю ничего. Я сама не знаю, почему так упорно верю, что в какой-то момент нечто вдруг вызовет во мне ответную реакцию, какое-то воспоминание. Ведь до сих пор мне вообще нечем было подпитывать эту веру.

– Наверное, нужно попытаться найти кого-то, кто мог видеть, как я садилась в самолет.

Коуди морщит лоб.

– Что-то я тебя не понимаю, – признается он.

– Считается, что я находилась на борту рейса сто двадцать один компании «Фридом эйрлайнз», направлявшегося в Токио. И я хочу получить стопроцентное подтверждение этому.

– Стоп, стоп, стоп! – восклицает он, поднимая обе руки. – Уж не хочешь ли ты сказать, что притащила меня в такую даль с целью проверить факт, уже тысячу раз подтвержденный всеми средствами массовой информации?

Тротуар перед зданием заполнен людьми. Они входят и выходят из терминала, волоча за собой тяжелые чемоданы и сумки. Я надвигаю козырек бейсболки как можно ниже на глаза и спрашиваю:

– А откуда мне знать, что эти сообщения правдивы?

– Лучше скажи, почему ты сомневаешься в том, что тебе говорят правду?

Я раздумываю, стоит ли рассказать Коуди о вопросе, который мне задала журналистка у больницы, и о юноше рядом с супермаркетом. Обо всем, что говорил он. Тебя не было в том самолете, и ты не можешь этого не знать . Но все же решаю до времени ни с кем не делиться информацией. По крайней мере, пока у меня не накопится чуть больше фактов.

– У меня странное предчувствие, – признаю я. – У них концы с концами местами не сходятся. Например, почему меня не было в списке пассажиров рейса?

Но на Коуди это не производит впечатления.

– Отец считает, что случился сбой в работе компьютера.

– А если никакого сбоя не было? – вступаю я с ним в спор. – Что, если они лгут?

На этот раз Коуди приходится задуматься.

– Тогда это какая-то глупая ложь. Им выгоднее было бы солгать, что ты значилась в списке. Так они скорее прикрыли бы свою корпоративную задницу.

Я не вполне понимаю смысл его последней фразы, но даже и не пытаюсь вникнуть.

– Мне нужно все знать наверняка.

Он взваливает рюкзак на плечо и издает еще один тяжелый стон.

– Отлично! Тогда пойдем искать кого-нибудь, с кем можно поговорить.

Мы входим через автоматические двери и почти сразу оказываемся в очереди к стойке продажи билетов на международные рейсы «Фридом эйрлайнз». Я узнаю эмблему на стене. Она в точности такая же, как и та, что показывали в телевизионных новостях, когда вели репортаж с места крушения. Я опасаюсь, что не смогу без содрогания смотреть на нее так близко, но она не вызывает у меня никаких эмоций.

Когда подходит наша очередь, женщина за стойкой жестом приглашает нас подойти. Первым шагает Коуди. Я же держусь у него за спиной, уставившись в пол.

– Доброе утро, – говорит он, откашлявшись. Меня поражает перемена в его голосе. Вероятно, он постарался сделать его как можно более басовитым.

Я поневоле радуюсь, что попросила Коуди о помощи. В такой момент его присутствие стало совершенно необходимым, и он справляется со своей ролью, пусть и ворчит, что я заставила его поехать почти насильно.

– Доброе утро, – отзывается женщина. – Вы хотели бы приобрести билеты на один из наших рейсов?

Не поднимая головы, я слегка толкаю Коуди в бок, и он продолжает:

– Вообще-то нет. Мы надеялись поговорить с кем-нибудь о рейсе сто двадцать один. О том самом, что потерпел катастрофу.

Улыбка мгновенно пропадает с ее лица.

– Извините, но мы не уполномочены разговаривать на эту тему.

Коуди поворачивается ко мне, разводя руками.

– Слышала? Она ничего нам не скажет. Пойдем отсюда.

Он пытается развернуться, но я останавливаю его, схватив пальцами за рубашку. С очевидной неохотой ему приходится сделать еще одну попытку:

– Но мы рассчитывали найти сотрудника, который наблюдал за посадкой пассажиров или работал в тот день за стойкой регистрации.

Лицо женщины делается еще более напряженным.

– Как я вам уже объяснила, мы не имеем права ни с кем обсуждать тот рейс. Если вы не регистрируетесь на текущий перелет и не желаете приобрести билеты, я вынуждена просить вас уйти.

Коуди снова глубоко вздыхает, поворачивается и резким движением поднимает козырек моей бейсболки, полностью открывая лицо.

Больше ему не приходится ничего говорить. Женщина охает так отчетливо, что становится ясно: она сразу же меня узнала.

– Так это… вы, – произносит она очень тихо, но еще более нервно.

Я киваю.

– Что вы здесь делаете? – испуганно спрашивает она.