Дафна Дюморье - Синие линзы и другие рассказы (сборник)

– Ух ты… – начал он, – вот это да… – И не на шутку растрогавшись, что бедная женщина положила столько трудов на уборку в один из своих, видимо последних, дней на земле, он отвернулся и стал распаковывать свертки, чтобы скрыть волнение.

– Позвольте помочь вам, мистер Симс, – сказала она и, не дав ему возразить, опустилась на колени и принялась развязывать узлы, разворачивать бумагу и собирать мольберт.

Потом они вместе вынули из коробок все тюбики с красками, разложили их на столе рядами и составили все холсты у стены. Это было занятно, как какая-то абсурдная игра, причем любопытно, что женщина заразилась ее духом, оставаясь совершенно серьезной.

– Что вы собираетесь написать в первую очередь? – спросила она, когда все было сделано и даже холст водружен на мольберт. – Наверное, вы уже что-то задумали.

– Да-да, – сказал он, – у меня кое-что задумано. – Он улыбнулся, ведь ее вера в него столь велика. И вдруг она тоже улыбнулась и сказала:

– А я угадала, что вы задумали.

Он почувствовал, что бледнеет. Как она догадалась? Куда клонит?

– Угадала – что вы хотите этим сказать? – резко спросил он.

– Это Джонни, не так ли?

Разве он может убить ребенка прежде, чем убьет его мать? Что за дикая мысль! И почему она пытается подтолкнуть его к этому подобным образом? Времени еще предостаточно, и во всяком случае у него еще не оформился план…

Она кивала головой с хитрым видом, и он с трудом заставил себя вернуться к реальности. Разумеется, она говорит о живописи.

– Вы умная женщина, – сказал он. – Да, вы угадали, это Джонни.

– Он будет хорошо себя вести и не станет шевелиться, – сказала она. – Если я привяжу его, он может сидеть часами. Вы сейчас имеете в нем необходимость?

– Нет, нет, – раздраженно ответил Фентон. – Я вовсе не спешу. Мне надо все продумать.

У нее вытянулось лицо. Видимо, она разочарована. Она еще раз окинула взглядом комнату, так внезапно и удивительно преобразившуюся в соответствии с ее представлениями о мастерской художника.

– Тогда позвольте предложить вам чашку чая, – сказала она, и он пошел за ней на кухню, чтобы избежать споров.

Сев на стул, который она подвинула ему, он принялся за чай и бутерброды под пристальным взглядом неопрятного маленького мальчика.

– Па, – вдруг произнес ребенок и протянул руку.

– Он называет всех мужчин «па», хотя его собственный отец не обращал на него внимания, – сказала мать Джонни. – Не приставай к мистеру Симсу, Джонни.

Фентон выдавил вежливую улыбку. Дети стесняли его. Он продолжал потягивать чай и есть бутерброды.

Женщина села и присоединилась к нему, рассеянно помешивая чай, пока он не стал таким холодным, что его, наверно, и пить было нельзя.

– Приятно, когда есть с кем поговорить, – заметила она. – Вы знаете, мистер Симс, до вашего прихода я была так одна… Пустой дом наверху, и даже рабочие не входят и не выходят. И район здесь нехороший – у меня совсем нет друзей.

Чем дальше, тем лучше, подумал он. Никто не хватится, когда она исчезнет. Было бы трудно выйти сухим из воды, если бы остальная часть дома была заселена, а так можно сделать это в любое время дня, и ни одна собака не узнает. Бедная девочка, ей, наверно, не больше двадцати шести – двадцати семи лет. Что за жизнь у нее была!

– …он просто сбежал, без единого слова, – рассказывала она. – Мы пробыли в этой стране всего три года, и мы переезжали с места на место, без постоянной работы. Одно время мы жили в Манчестере, Джонни родился в Манчестере.

– Ужасное место, – посочувствовал он, – вечно льет дождь.

– Я сказала ему: «Тебе надо найти работу», – продолжала она, стукнув по столу кулаком и заново проигрывая ту сцену. – Я сказала: «Мы не можем так больше. Это не жизнь для меня и для твоего ребенка». Да, мистер Симс, нечем было уплатить за квартиру. Что я должна была сказать домовладельцу? И потом, когда ты здесь чужой, всегда неприятности с полицией.

– С полицией? – спросил испуганный Фентон.

– Документы, – объяснила она. – Такая морока с нашими документами. Вы знаете, как это есть, мы должны регистрироваться. Мистер Симс, моя жизнь не была счастливой вот уже много лет. В Австрии я некоторое время была служанкой у одного плохого человека. Мне пришлось сбежать. Тогда мне было всего шестнадцать лет, и, когда я встретила моего мужа, который тогда не был моим мужем, наконец-то показалось, что есть какая-то надежда, если мы будем попадать в Англию…

Она продолжала монотонно бубнить, глядя на него и помешивая чай, и ее голос с вялым немецким акцентом, довольно приятным для слуха, был успокаивающим аккомпанементом к его мыслям, который смешивался с тиканьем будильника на кухонном шкафу и со стуком ложки малыша о тарелку. Как восхитительно вдруг вспомнить, что ты не в конторе и не дома – нет, ты – Маркус Симс, художник, непременно великий художник, творящий если не шедевр живописи, то преднамеренное убийство, а перед тобой – твоя жертва, которая отдает свою жизнь в твои руки и смотрит на тебя как на своего спасителя, а ты и в самом деле ее спаситель.

– Странно, – медленно произнесла она, – еще вчера я не знала вас, а сегодня рассказываю вам свою жизнь. Вы мой друг.

– Ваш искренний друг, – ответил он, похлопывая ее по руке. – Уверяю вас, это так. – Он улыбнулся и оттолкнул свой стул.

Она протянула руку за его чашкой и блюдцем и поставила их в раковину, потом вытерла ребенку рот рукавом кофты.

– А теперь, мистер Симс, что бы вы предпочли сначала – лечь в постель или писать портрет Джонни?

Он уставился на нее. Лечь в постель? Правильно ли он расслышал?

– Простите, не понял? – переспросил он.

Она стояла, терпеливо ожидая, когда он двинется с места.

– Как скажете, мистер Симс, – произнесла она. – Мне все равно. Я к вашим услугам.

Он почувствовал, как его шея медленно краснеет и краска приливает к лицу и лбу. Нет, тут все ясно, и недвусмысленная полуулыбка, и резкий кивок головы в сторону спальни не оставляют и тени сомнения. Эта несчастная девочка делает ему определенное предложение. Видимо, она считает, что он действительно рассчитывает… хочет… Это просто ужасно.

– Моя дорогая мадам Кауфман, – начал он (обращение «мадам» звучало как-то лучше, чем «миссис», и больше подходило для иностранки), – боюсь, тут какая-то ошибка. Вы меня не так поняли.

– Пожалуйста? – спросила она, озадаченная, а затем снова попыталась улыбнуться. – Не надо бояться. Никто не придет. А Джонни я привяжу.

Как нелепо. Привязать этого маленького мальчика… Вряд ли его слова могли дать повод столь неверно истолковать ситуацию. Однако, если он обнаружит свое вполне естественное негодование и уйдет из этого дома, рухнет весь его план, его прекрасный план, и придется начинать все сначала где-нибудь в другом месте.