Стивен Кинг - Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

– Не вздумай только мне дергаться, пока я тут разбираюсь с твоими руками, – предупредила она. – У меня, беложопый, зубы что надо, я тебе эту петельку так затяну, что ты уже не отдышишься. Понял?

Он уже не решался заговорить, а только молча кивнул.

– Хорошо. Тогда, может, ты проживешь чуть подольше.

– Если меня не станет, – прохрипел Эдди, – ты, Детта, уже навсегда лишишься этого удовольствия – поворовать в «Мейси». Потому что он все узнает, и ты тоже тогда не жилец.

– Заткнись, – едва ли не промурлыкала Детта. – Просто заткнись и все. Кто умеет, пусть умничает. А ты давай суй свои ручки в петлю.

Пока ты дрых, я тут подзанялась плетением, сказала она, и Эдди теперь убедился с отвращением и нарастающей тревогой, что она именно этим и занималась. Из веревки Детта соорудила цепь из трех скользящих петель. Первую петлю она надела ему на шею, пока он спал. Второй стянула ему руки за спиной. Потом грубо перевернула его на бок и велела ему подтянуть ноги пятками к ягодицам. Эдди понял, к чему идет дело, и заартачился. Она достала револьвер из прорехи в платье и, взведя курок, приставила дуло к его виску.

– Делай как сказано, беложопый. Давай, иначе я тоже как дам, – опять едва ли не промурлыкала Детта. – Только если я дам, тогда мозги твои вылетят с той стороны, и ты околеешь. Мозги я присыплю песочком, а дырку в башке у тебя прикрою волосами. И он подумает, что ты просто спишь! – Она снова расхохоталась.

Эдди подтянул ноги, и она быстро закрепила третью петлю у него на лодыжках.

– Вот так. Как теленочек, спутанный на родео.

В самую точку попала, подумал Эдди. Теперь, если он попытается выпрямить ноги, которые уже начали затекать, он еще туже затянет узел на лодыжках, отрезок веревки между этим узлом и узлом на запястьях натянется, и тут же натянется и последний отрезок – петля сдавит горло, и…

Она поволокла его по пляжу. Непонятно, как у нее это получилось, но она его поволокла.

– Эй! Что…

Он хотел было упереться, но тут же почувствовал, как петли сжимаются и становится нечем дышать. Он попытался расслабиться, насколько это вообще было возможно (и держи ноги как можно выше, кретин, не забывай держать ноги, потому что если ты их опустишь, то сам себя и задушишь), и просто позволил ей тащить себя по неровному грунту. Острый камень врезался в щеку, сдирая кожу, и Эдди почувствовал, как по щеке потекла кровь. Детта тяжело дышала, но хриплое ее дыхание тонуло в плеске волн и грохоте прибоя, бьющегося о скалы.

Она что, хочет меня утопить? Господи, она этого хочет?

Нет, разумеется, нет. Он, кажется, понял, что у нее на уме, еще до того, как проехался лицом прямо по спутанным водорослям, обозначавшим верхнюю границу прилива, – мертвое месиво, от которого пахло солью, холодное, как пальцы утонувших моряков.

Он вспомнил, как Генри однажды сказал: «Случалось, они подстрелят одного из наших. То есть из американцев – кого-нибудь из новичков, потому что они просекли, что из бывалых за чуркой в кусты никто не полезет. Разве что салага какой-нибудь, только-только из Штатов. Они подстрелят такого, бросят его подыхать, а потом снимут и тех ребят, которые попытаются его спасти. И так до тех пор, пока парень тот не помрет. Знаешь, как они его называли, Эдди? Этого парня?»

Эдди буквально весь похолодел, представив себе такую картину, и лишь мотнул головой.

«Горшочек с медом, – сказал Генри. – Так они называли этих парней. Горшочек с медом. Сладенькая приманка. Мух привлекает. А то и медведя».

То же самое сотворила и Детта: она просто использует его как горшочек с медом.

Она оставила его футах в семи ниже верхней границы прилива. Оставила, не сказав ни слова. Повернула его лицом к морю и уползла. Эдди грозил вовсе не прилив, как мог бы предположить стрелок, глядя через дверь. Но до этого…

Эдди скосил глаза и увидел, что по морю уже тянется от солнца длинная золотая дорожка. Сколько сейчас времени? Часа четыре? Около того. Солнце садится ближе к семи.

Ему незачем беспокоиться о приливе – стемнеет гораздо раньше.

А когда стемнеет, из моря выйдут омарообразные чудища, расползутся по берегу, задавая свои нескончаемые вопросы, а когда набредут на него, связанного и беспомощного, разорвут на куски.

Эти несколько часов растянулись для Эдди Дина до бесконечности. Само понятие времени превратилось в какую-то неудачную шутку. Даже ужас от мысли о том, что с ним будет, когда стемнеет, просто померк перед болью во всем теле: сначала мышцы его затекли и заныли, потом это покалывающее нытье сменилось болью, а боль – невероятными муками. При малейшей попытке расслабиться петли натягивались, и когда казалось уже, что он сейчас задохнется, Эдди все-таки находил силы подтянуть ноги повыше и тем самым ослабить давление, давая доступ воздуху. Он начал уже сомневаться в том, что протянет до темноты: могло получиться и так, что в какой-то момент он просто не сможет подтянуть ноги.

Теперь Джек Морт знал о присутствии стрелка. Будь он другим человеком, таким, например, как Эдди Дин или Одетта Уокер, Роланд завел бы с ним разговор хотя бы только затем, чтобы разрядить естественную панику и смятение, когда в сознание твое грубо врывается кто-то другой, оттесняет тебя и начинает внаглую управлять твоим телом.

А поскольку Морт был настоящим чудовищем, до которого и Детте Уокер было далековато, стрелок не стал не только объясняться с ним, но даже к нему обращаться. Он слышал вопросы этого человека: Кто ты? Что со мной происходит? – однако старался не обращать внимания. Роланд полностью сконцентрировался на своем кратком перечне необходимых действий, без зазрения совести используя разум этого человека. Вопросы обернулись воплями ужаса. Стрелок продолжал игнорировать их.

Роланд не остался бы в этом гадючнике – в мозгу этого человека – и пяти минут, если бы не заставил себя думать о нем только как об этакой комбинации атласа и энциклопедии. Джек Морт располагал всей необходимой стрелку информацией. Задуманный план был груб, но иногда грубый план бывает намного надежнее плана, выверенного до мелочей. Во всем, наверное, мире не нашлось бы другой пары людей, чей подход к составлению плана действий был бы настолько противоположным, как у Роланда и Джека Морта.

Когда план грубый, у тебя остается какое-то поле для импровизации. А уж Роланд всегда был силен в экспромтах.

Толстяк с двумя линзами на глазах, как у того лысого типа, который минут пять назад заглядывал в кабинет Морта (похоже, что в мире Эдди очень многие люди ходят с этими штуками на глазах, которые, согласно «мортоклопедии», называются «очками»), вошел в лифт вместе с ним. Глянул на кейс в руках человека, которого он считал Джеком Мортом, и только потом – на Морта.