Гильермо дель Торо - Штамм. Закат

Но – слишком поздно.

Взрыв белого света, всплеск энергии – и последний Патриарх Нового Света исчез, рассеявшись пеплом, похожим на тонкий снежок.

В ту же секунду оставшиеся охотники – последние из всего отряда – скорчились, будто от сильнейшей боли, и – испарились, поднявшись дымками прямо из опустевших одежд.

Сетракян почувствовал, как легкий порыв ионизированного воздуха тронул рябью его одежду и сразу угас.

Старик обмяк и навалился на свою трость. Патриархи перестали существовать. А зло куда большее, чем они, – осталось.

В исчезновении Патриархов, в распылении их на мельчайшие частицы, на атомы Сетракян узрел свою собственную судьбу.

Рядом с ним возник Фет.

– Что будем делать дальше?

Сетракян снова обрел голос.

– Соберите останки, – велел он.

– Вы уверены?

– Используйте вон ту деревянную урну, – кивнул профессор. – Ковчег подождет. Мы соорудим его позднее.

Сетракян повернулся, высматривая Гуса: истребитель вампиров ворошил одежду охотников кончиком серебряного меча.

Мексиканец обследовал комнату в поисках господина Квинлана – или его останков, – однако главного охотника Патриархов нигде не было видно.

Вот разве что узкая дверь в левом конце комнаты – та дверь из черного дерева, к которой Квинлан отступил при появлении людей, – была приоткрыта.

В памяти Гуса всплыли слова Патриархов, «произнесенные» во время их первой встречи:

Он наш лучший охотник. Очень квалифицированный и очень преданный. Во многих отношениях – уникальный.

Неужели Квинлан как-то избежал общей участи? И почему он не распался в пыль, как все остальные?

– В чем дело? – спросил Сетракян, приблизившись к Гусу.

– Один из охотников… Квинлан… Он исчез без следа, – ответил тот. – Куда бы он мог подеваться?

– Это уже не имеет никакого значения. Ты свободен от них, – произнес Сетракян. – Они больше не властны над тобой.

Гус посмотрел на старика долгим взглядом.

– Не-а, – протянул он. – Никто из нас теперь не свободен. И еще о-очень долго не будет свободен.

– У тебя есть возможность отпустить свою маму.

– Если я найду ее.

– Нет, – мотнул головой Сетракян. – Это она найдет тебя.

– Вот и получается, что ничего не изменилось, – кивнул Гус.

– За одним исключением. Если бы Патриархам удалось оттеснить Владыку, они сделали бы тебя одним из своих охотников. Ты избежал этой участи.

– Короче, мы разделяемся, – объявил Крим. – Если вам теперь все равно. Мы уже знаем, что почем, так что, сдается мне, мы и сами можем славно поработать. Потом, у всех есть семьи, надо их поднимать. А может, и нет этих семей, и ничего уже не поднимешь. Так это или нет, тепленькие местечки следует сохранять. Но имей в виду, Гус, если тебе когда-нибудь понадобятся «сапфиры», просто приходи, а где нас искать, тебе известно.

Крим и Гус пожали друг другу руки. Анхель стоял рядом, мучаясь сомнениями. Бывший рестлер смерил взглядом одного вожака банды, затем другого. И наконец кивнул Августину, решив остаться с ним. Гус повернулся к Сетракяну:

– Отныне я – один из ваших охотников.

– Тебе больше ничего не нужно от меня, – сказал старик. – Но мне от тебя требуется еще одна вещь.

– Одно слово, и она ваша.

– Подвези меня кое-куда. И как можно скорее.

– Скорость – мое второе «я». В гараже под этим веселым домиком у них полно «хаммеров». Если, конечно, они тоже не испарились.

Гус отправился выводить машину. Еще раньше Фет обнаружил в соседней комнате комод, а в одном из ящиков – портфель, набитый деньгами. Василий вывалил пачки купюр на пол, освободив портфель, чтобы Анхелю было куда собрать прах Патриархов. Фет слышал весь разговор профессора с Гусом.

– Мне думается, я знаю, куда мы едем, – сказал он Сетракяну.

– Нет, не мы.

Вид у профессора по-прежнему был отсутствующий, словно мысли его витали где-то очень далеко.

– Только я.

Сетракян вручил Василию «Окцидо люмен» и свой блокнот – толстую школьную тетрадь.

– Мне этого не надо, – сказал Фет.

– Вы должны это взять. И не забудьте, Василий: Садум, Амурах. Вы можете в точности запомнить два столь важных слова?

– Я не собираюсь ничего запоминать. Я еду с вами.

– Нет. Книга – вот что сейчас важнее всего. «Серебряный кодекс» следует хранить самым тщательным образом, чтобы Владыка не наложил на него свои когти. Сейчас мы не можем допустить, чтобы книга пропала.

– Мы не можем допустить, чтобы пропали вы.

Старик лишь отмахнулся:

– По сути, я и так почти пропал.

– Вот именно, поэтому нужно, чтобы я был рядом с вами.

– Садум. Амурах. Повторите за мной, – велел Сетракян. – Вот то единственное, что вы можете для меня сделать. Дайте я послушаю, как вы их произнесете. Я должен знать, что вы сохранили в памяти эти слова…

– Садум. Амурах, – послушно повторил Фет. – Я запомнил.

Сетракян кивнул:

– Этот мир становится ужасно тяжел, в нем очень мало надежды. Берегите эти слова – и этот том – как… как зыбкое пламя свечи. Прочитайте книгу. Ключ к ней – в моем блокноте. Там их природа, их происхождение, их имя – они все были одним…

– Вы же знаете, я в ней ничего не пойму…

– Тогда идите к Эфраиму, вместе вы поймете. Отправляйтесь к нему прямо сейчас. – Голос старика пресекся. – Вы двое должны держаться друг друга.

– Мы вдвоем с Эфом – хоть порознь, хоть вместе – не составим одного такого, как вы. Отдайте все это Гусу. Позвольте мне отвезти вас. Ну пожалуйста…

В глазах крысолова появились слезы.

Шишковатая рука Сетракяна сжала предплечье Фета – Василий почувствовал, что сил у старика становится все меньше и меньше.

– Это теперь ваша ответственность, Василий. Я безоговорочно доверяю вам… Будьте отважны.

Серебряный переплет холодил кожу. В конце концов Василий принял книгу – не мог не принять: старик очень настаивал. Так умирающий вкладывает свой дневник в руки сопротивляющегося наследника.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Фет, уже наверняка зная, что видит Сетракяна в последний раз. – И что вы можете сделать?

Сетракян отпустил руку Фета.

– Только одну вещь, сынок.

Именно это слово – «сынок» – тронуло Фета глубже всего. Он подавил в себе страшную боль расставания и только смотрел – смотрел во все глаза, – как старик уходит прочь.

Два километра, которые Эф пробежал по тоннелю Норт-Ривер, показались ему двадцатью. Единственным подспорьем доктору служил монокуляр ночного видения, позаимствованный у Фета; сквозь этот прибор тоннель с его неменяющимися рельсами виделся монотонным пейзажем, залитым зеленым сиянием, и в этом призрачном свете нисхождение Эфа в недра земли под ложем Гудзона представлялось настоящим погружением в безумие.