Энн Райс - Волки на переломе зимы

Бракосочетание должно было состояться в одиннадцать часов в кабинете судьи. Когда они подъехали туда, Лаура уже ждала в ротонде мэрии. Она поцеловала Селесту и сообщила, что та прекрасно выглядит. Селеста отреагировала благосклонно, сказала, что рада встрече, Ройбен же подумал, что все это выглядит очень живо и беззаботно, предсказуемо и забавно.

Они направились прямиком в кабинет судьи, и через пять минут процедура закончилась. По мнению Ройбена, она была унылой и даже мрачной, Селеста же полностью игнорировала его, как будто его там не было, и даже сакраментальное «Согласна» произнесла, обращаясь в пустоту. Джим стоял в углу помещения, скрестив руки на груди и глядя в пол.

Уже на пути к выходу, возле самой двери, Селеста вдруг объявила, что ей нужно кое-что сказать, и попросила всех отойти в сторону.

– Прошу прощения за то, что я наговорила вчера, – без всякого выражения, ровным сухим голосом произнесла она. – Ты был прав, Ройбен. Во всем случившемся твоей вины нет. Виновата – я. Я сожалею. Сожалею о том, что сказала вчера Филу. Наехала, незаслуженно обидела…

Ройбен улыбнулся, приветливо кивнул и точно так же, как вчера вечером, поцеловал ее в щеку.

Заметно растерявшаяся Лаура встревоженно уставилась на обоих, но Грейс и Фил были совершенно спокойны, как будто знали заранее о намерениях Селесты.

– Мы все отлично понимаем, – сказала Грейс. – Ты носишь ребенка, и нервы у тебя крайне напряжены. Неужели кто-то из нас может не понимать этого? И Ройбен тоже понимает.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе было легче, – сказал Ройбен. – Если захочешь, чтобы я был с тобой в родильной палате, я там буду.

– Ой, только не надо доходить до абсурда, – резко перебила его Селеста. – Да, я не считаю возможным избавиться от будущего ребенка только потому, что он причиняет мне неудобства. Но купить меня за деньги, чтобы я родила, не сможет никто. Если бы я хотела сделать аборт, то давно уже сделала бы его.

Джим быстро шагнул вперед и одной рукой обнял Селесту за плечи, а левой поймал ладонь Грейс.

– Я часто вспоминаю одно изречение святого Августина, – сказал он. – «Господь торжествует на обломках наших планов». И, возможно, именно это сейчас и происходит. Мы ошибаемся в расчетах, совершаем ошибки, но перед нами каким-то образом открываются новые двери, появляются новые возможности, о которых мы даже и не мечтали. Так давайте постараемся поверить, что каждый из нас сейчас стоит на этом пороге.

Селеста торопливо поцеловала Джима, обняла его обеими руками и уткнулась лицом ему в грудь.

– Мы будем с тобой на каждом шагу этого пути, дорогая, – добавил Джим. Он казался надежным и несокрушимым, как могучий дуб в лесу. – Все мы.

Великолепное представление и какая искренность! – подумал Ройбен. Он нисколько не сомневался в том, что Джим относится к Селесте, мягко говоря, без всякой симпатии. Но, если вспомнить вчерашний разговор, может быть, Джим просто любит ее – как пытается любить всех и каждого? Что я могу знать об этом? – спросил себя Ройбен.

Через минуту малочисленная группа распалась. Грейс и Фил увели Селесту, Джим направился в церковь Святого Франциска, а Ройбен пригласил Лауру на ленч.

Заговорили они лишь после того, как устроились за столиком полутемного итальянского ресторана. Ройбен кратко и сухо рассказал Лауре о вчерашних событиях и о том, как обидел Селесту.

– Зря я это сделал, – сказал он упавшим голосом. – Но мне было необходимо сказать хоть что-нибудь. Я ведь говорил тебе, что мне казалось, что ощущать чью-то ненависть бывает очень больно. Оказалось, что чувствовать глубокую неприязнь к себе – такую, какая исходила от нее, – еще больнее. Постоянную, всепроникающую неприязнь. Это как ожог. А ведь я всегда ощущал ее, когда бывал рядом с Селестой, от этого у меня на душе было холодно. Я понял это лишь теперь, когда сам начал испытывать к ней такое же чувство. Хотя, возможно, я и раньше воспринимал ее так, и, значит, я такой же лицемер, как и она.

На самом-то деле ему хотелось говорить о Марчент. Ему это было просто необходимо. Он всей душой стремился вернуться в мир Нидек-Пойнта, но сейчас застрял здесь, вдали от своей стихии, в своем прежнем мире, и всей душой рвался отсюда прочь.

– Ройбен, Селеста никогда не любила тебя, – сказала Лаура. – Она водилась с тобой по двум причинам – из-за твоих родных и твоих денег. Вот это она любила – и то и другое, – но сознаться в этом никак не могла.

Ройбен промолчал. Он просто-таки не мог поверить, что Селеста способна на такое.

– Я поняла это при первой же встрече с нею. Она чувствовала себя очень неуверенно и боялась сравнения с тобой – с твоей образованностью, с твоими поездками по миру, с твоим словарным запасом, с твоим светским лоском. Она яростно стремилась заполучить все это для себя, но ее постоянно грызла, терзала совесть. А проявлялись угрызения совести в сарказме, в постоянных придирках, которые она не прекратила даже и после того, как ваши отношения закончились. Она просто не могла позволить, чтобы все завершилось вот так, само собой. Она никогда не любила тебя. А теперь – ты же сам видишь – она беременна, в ярости из-за этого, но тем не менее живет в прекрасном доме твоих родителей, взяла за ребенка деньги – полагаю, что чертову кучу денег, – и сама же стыдится этого – так стыдится, что самое себя еле терпит.

Это очень походило на правду. Точнее говоря, внезапно стало ясно, что это и есть правда. Словно пролившийся откуда-то свет выявил какие-то невидимые прежде детали и дал ему возможность впервые разглядеть в целом ту часть своего недавнего прошлого, в которой присутствовала Селеста.

– Для нее, вероятно, это настоящий кошмар, – продолжила Лаура. – Ройбен, деньги сводят людей с ума. Так устроена жизнь, и никуда от этого не деться. Лишают разума. У твоей семьи денег много. Но все твои родные ведут себя не так, как ожидают от них посторонние. Твоя мама всю жизнь работает, как одержимая, словно она из тех, кто с самого начала делал карьеру только собственными силами. Твой отец, поэт, идеалист, ходит в одежде, купленной двадцать лет назад, и Джим точно такой же, не от мира сего – человек, посвятивший себя служению другим и отдающий этому все свои силы. Твой отец постоянно то доводит до совершенства свои старые работы, то строчит что-то в записную книжку, будто ему уже следующим утром предстоит читать лекцию. Твоей матери редко удается выспаться как следует. Ты тоже пошел в эту породу – в любое время дня или ночи готов взяться за очередную или внеочередную – если Билли потребует – статью и сидишь за компьютером, пока не заснешь прямо над ним. Но у тебя всю жизнь были деньги, и ты не имеешь понятия о том, что значит жить без них.