Джеймс Херберт - Проклятие замка Комрек

– Так в каком же возрасте она полностью обезумела?

– В пятнадцать лет.

– В пятнадцать лет? – Эш был полон недоверия и ярости.

– Как я сказал, – ответил Дерриман, – врачи в Комреке пытались разобраться в ее симптоматике. Но в конце концов им пришлось успокаивать ее лекарствами. Они также пробовали экспериментальное лечение.

У Эша словно бы застыла кровь. Он чувствовал онемение.

– Какое лечение?

– Главным образом, сенсорной деривацией. Теперь она представляется довольно варварским методом, подобно электрошоковой терапии, но в то время считалась перспективным направлением. Ее оставили одну в совершенно темной комнате, поместив в неглубокую ванну с соленой водой. Но потом она впала в глубокую кому, из которой ее не могли вывести.

– Ее, конечно, не оставили в темной комнате?

– Эксперимент продолжался три месяца, я полагаю. По окончании ее поместили в одну из небольших палат больницы. Ее по-прежнему не могли пробудить, хотя мозг у нее функционировал, а значит, происходила какая-то умственная деятельность. Она видела сны, Дэвид. Она все время видела сны. Врачи наблюдали у нее постоянное движение зрачков под закрытыми веками. Кома длилась три года. Очнувшись, она по-прежнему оставалась совершенно безумной, и вскоре не осталось никакой альтернативы, кроме как поместить ее в зону сдерживания, где она и остается до сих пор, опасная и для себя, и для тех, кто пытается ей помочь. – Дерриман вопросительно глянул на Хельстрема. – А я могу рассказать о?..

Здоровяк сердито смотрел из-за стола. Наконец он сказал:

– Полагаю, это больше не повредит, и, да, предоставит Эшу полную картину в отношении безумия этой женщины, а также нашего… ну, нашего отвращения к ней. Расскажите ему.

Эш повернулся к Дерриману, чей вид выражал сразу и грусть, и неловкость. Следователь, заинтригованный, ждал, когда тот начнет.

После нескольких мгновений задумчивости слегка сутулый мужчина начал говорить.

– Когда ей было около двадцати, у нее родился ребенок. Никто не знает, от кого; может, от другого пациента или от охранника-извращенца.

Дерриман, явно чувствительная душа, несмотря на его статус в этом странном и сомнительном учреждении, содрогнулся. Ожидая продолжения, Эш заметил, что Хельстрем уставился в стол, а брезгливое выражение еще сильнее стянуло черты его лица. Дерриман тяжело вздохнул.

– Под бесформенным халатом, который она носила, никто даже не заметил ее беременности. Кажется, родила она совершенно одна, в темнице. – Дерриман признал наконец, что нижний этаж подвала был темницей, а не эвфемистической «областью сдерживания».

Следователь не смотрел, но ему представилось, что Хельстрем скорчился у себя за столом.

– Дальше, Эндрю, – призвал Дерримана Эш. – Что случилось с ребенком?

Менеджер расправил плечи, словно подбодряя себя перед продолжением постыдной история.

– Мы считаем, что ребенок был мертворожденным. Ее нашли в камере позже, когда доставили пищу. Видимо, она перекусила пуповину, чтобы отделить младенца, мальчика, от ее собственного тела. Похоже, ей понравился вкус, и она съела плаценту ребенка. Но это еще не самое худшее. Когда их нашли, большие куски были откушены от ног ребенка и живота, а она начинала пожирать его руку.

Эша едва не вырвало, но он подавил подступавшую тошноту. Рассказ продолжил сэр Виктор Хельстрем.

– Как указал Дерриман, ребенок был мальчиком, вероятно, родившимся преждевременно и, конечно, не полностью развитым. По официальной версии, он родился без глаз, только с пустыми глазницами в черепе, хотя в конфиденциальном докладе по этому вопросу предполагается, что невменяемая родильница сама высосала ему глаза.

Эш мельком вспомнил о сражении с сербом и своем собственном злодеянии ради самообороны. Его передернуло.

– Бедняга, – сказал в заключение Хельстрем, и Эш не был уверен, имеет ли он в виду ребенка или молодую женщину, которая его родила. Понимала ли она хотя бы, что происходит?

Дерриман поспешно заговорил снова, словно желая без промедления завершить рассказ об этом отвратительном эпизоде.

– Боюсь, после этого, ею, насколько мы понимаем, почти полностью пренебрегали. Видите ли, никто не хотел к ней приближаться; например, ее не купали, но поливали водой из шланга.

– Боже мой, – сказал Эш тихим скрипучим голосом.

– Теперь ей не предоставляют никакого лечения. В Министерство обороны ежегодно направляется доклад о ней – понятия не имею зачем, – но, если не считать этого, ее с тем же успехом могло и не существовать.

Он пожал плечами и поднял руки ладонями наружу, словно завершая историю старухи.

Эш был ошеломлен.

– Что… – начал он. – Что насчет ее родителей? У нее, по крайней мере, должны иметься законные опекуны?

Он уловил встревоженные взгляды, которыми обменялись Хельстрем и Дерриман. Хельстрем заговорил:

– Это не ваша забота. – Здоровяка все сильнее раздражала манера Эша задавать вопросы, но пока он еще сдерживался.

– Но должно же быть что-то в ее прошлом, в ее происхождении. В ее чертовых генах, будь они прокляты!

Хельстрем поднялся на ноги, и его крупная фигура нависла над столом.

– Достаточно! Ваша задача, Эш, состоит в том, чтобы разобраться с призраками в Комреке, и все. Предлагаю вам вернуться к работе.

Эш был не из пугливых.

– Вчера я, когда был у нее в камере, видел на стене нацистскую символику – свастики. Как вы это объясните? – упорствовал он.

– Хватит! – взревел Хельстрем. – Дерриман, проводите, пожалуйста, мистера Эша.

Эш стряхнул с себя осторожную руку, потянувшую его за локоть.

– Вы что, не понимаете? – крикнул он Хельстрему в ответ. – Эти черные орбы, плавающие вокруг нее. Те годы, что она провела в коме, а затем в еще большей изоляции, каким-то образом позволили ей нечувствительно привлечь обратно в Комрек страшные сущности, которые, я считаю, побывали и даже проявили себя в замке много лет, а может, и столетий тому назад. Дерриман прав! Эта женщина является источником ваших проблем. Ее извращенный ум призвал их обратно, ее безумная психическая энергия послужила им проводником. На протяжении этих десятилетий забвения они набирали силу, а теперь готовы нанести удар. – Он покачал головой в отчаянии. – Разве вы не видите? Дуглас Хойл. Его палата находилась прямо над ее камерой. Он испытал на себе всю силу злых духов, так долго дремавших в замке Комрек.

– Тогда что же вы предлагаете? – обрушился на него Хельстрем.

– Понять, что уже слишком поздно, – сказал Эш упавшим голосом. Хельстрем уставился на него, и Эш впервые увидел настоящий ужас в этих маленьких затененных глазках.

Тихоня Пэт находился на своем обычном месте у подножия огромной изогнутой лестницы, сидя с закрытыми глазами, кивая головой и скрестив на груди руки, из-за чего могло показаться, что он спит. Но он не спал, он пребывал в глубокой задумчивости. Ибо за доброжелательной и предупредительной внешностью Пэта скрывался ирландец, душа которого была полна глубокой скорби и смирения.