Джеймс Херберт - Проклятие замка Комрек

Опустив плеер обратно в карман, Эш коротко кивнул.

– Хорошо, никаких имен на данный момент, а все заметки и отчеты должны передаваться вам, мистер Мейсби.

– Прошу, зовите меня просто Саймон. – Консультант в нарядном костюме был, казалось, удовлетворен.

Эш фамильярности не принял.

– Итак, мистер Мейсби, этот безымянный гость из подземных апартаментов утверждает, что видел привидение несколько ночей подряд?

– Верно.

– И он по-прежнему настаивает, что это правда? Полагаю, после каждого случая его тщательно расспрашивали?

– Так оно и было.

– Очевидно, мне придется поговорить с ним самому.

– К сожалению, он больше не в состоянии отвечать на вопросы.

Эш снова задрал брови. Его следующий вопрос был намеренно грубым.

– Он спятил? Что, эти предполагаемые явления призрака довели его или он уже был безумен?

– Дело гораздо серьезнее, – мгновенно ответил Мейсби. – Бедняга получил телесные повреждения и сейчас находится в кататоническом шоке.

– Ты хочешь сказать, что он сам себя поранил? – спросила Кейт. Они с Эшем переглянулись.

– Если бы все было так просто. – Мейсби медленно покачал головой, словно бы в печали. – Раны ему нанесены не им самим. В том-то и тайна, понимаете ли.

Он поднял руку ладонью вперед, чтобы предотвратить дальнейшие вопросы.

– Позвольте мне прояснить – если можно.

Эш откинулся на спинку кресла и ничего не сказал. Кейт тоже молчала.

Когда Мейсби начал объяснять, голос у него был мрачным.

– Неделю назад старшая медсестра замка Комрек Рейчел Кранц совершала свой утренний обход, проверяя специальные блоки ниже уровня.

Все двери там металлические, с кодовыми замками, и каждая с небольшим смотровым окном из армированного стекла, так что за пациентами можно наблюдать, не входя в комнату.

В первых трех палатах все было нормально – пациенты внутри либо спали, либо спокойно сидели, – но четвертая оказалась пустой.

Медсестра Кранц поначалу не слишком обеспокоилась, потому что пациент мог находиться в слепой зоне возле самой двери. Но она заметила лужу крови, просачивающуюся из-под двери, и услышала идущий изнутри мучительный стон, что заставило ее поспешно набрать код, чтобы открыть дверь. У большинства медсестер и другого вспомогательного персонала есть радиопередатчики, прикрепленные к лацканам униформы, но Кранц решила не тратить время на оповещение других, пока в полной мере не оценит характер ситуации.

Она толкнула дверь, но выждала секунду-другую, прежде чем войти, – кто может винить ее за это? На полу было столько крови, что, по ее словам, она ощущала ее медный запах. Стоны, которые она слышала теперь, когда дверь была открыта настежь, стали, конечно, громче, но оставались низкими и приглушенными, словно исходили от кого-то, кто почти лишился сознания.

Она вошла, стараясь не наступать на пропитанный кровью участок ковра. Затем повернулась, чтобы увидеть то, что скрывалось от глаз, если смотреть через окно наблюдения.

Любой другой, будь то мужчина или женщина, возможно, завопил бы и бросился бы прочь из комнаты, но медсестра Кранц сделана из более прочного материала. Вместо того чтобы бежать или обратиться за помощью, она приблизилась к изуродованному человеку, который был пригвожден к стене в нескольких футах над полом.

Она знала, конечно, кто этот человек, но едва узнавала его под густым слоем крови. Кровь бежала у него из глаз, ушей, носа и рта, лилась ему на грудь и живот. Гениталии у него были отрезаны. Он был наг и распластан на каменной стене, раскинув руки, и кровь текла на ковер, впитываясь и растекаясь.

Она предположила, что он как-то пригвожден к стене, но когда осмотрела его руки и ноги, то увидела, что никакого физического воздействия на него не оказывали. Естественно, не было ни ран, ни ссадин, ни глубоких надрезов. Не было ничего, что могло удерживать его на месте.

– То есть – его распяли без гвоздей.

– И, похоже, смертью все это тоже не закончилось, – пробормотал Эш.

Когда Кейт Маккаррик вышла из-под душа; темно-рыжие волосы свисали у нее почти прямо, прилипая к шее и голове. Она сняла пышное белое банное полотенце с нагретой сушилки и вытерла, не прикасаясь к волосам, тело быстрыми движениями сверху вниз. Затем она стала легко похлопывать только волосы, чтобы полотенце слегка впитало воду.

Кейт изучала свое обнаженное тело в зеркале, укрепленном на внутренней стороне двери ванной, стоя перед ним в полный рост. Запотевшее стекло размывало ее образ, но, когда она повернулась боком, чтобы посмотреть на себя с иного ракурса, она вздохнула – не в отчаянии, но в откровенно печальном смирении.

Груди, налитые с тех пор, как половое созревание их «приподняло», начали увядать, а теперь вот и выпуклость живота смотрелась, как нечто обвисшее. Хотя даже несколько месяцев назад все выглядело иначе (вот и пояса ее юбок и брюк стали гораздо более тугими, что подтверждало ее предположение!). Но ноги у нее были по-прежнему хороши, разве что стали чуть тяжелее в бедрах. В целом, для женщины сорока пяти лет, она была в очень хорошем состоянии, пусть даже волосам ее, сейчас влажно-темным, требовалась помощь краски, чтобы замаскировать вторжение седых нитей.

Скользнув в свой роскошный белый халат, Кейт вышла из ванной, намереваясь высушить волосы феном, пока они не стали слишком «тощими» для придания формы, но решила, что нуждается в заранее приготовленной выпивке перед приходом своего сотрапезника. Она приняла приглашение Саймона, понимая, что это будет просто обед в честь возобновления старинной дружбы. Если Саймон ожидал большего, то откровенно заблуждался: она уже не была молодой и капризной, не была и пожилой и отчаянной. В ее жизни были другие мужчины, но никого особенного, никого, с кем бы ей хотелось стареть, стареть и состариться…

В свое время она, безусловно, рассматривала Дэвида и их, возможно, общие планы на будущее. Даже несмотря на то, что была старше его. Однако это было давно, и с тех пор они двигались по жизни индивидуальными дорогами – их связь сохранялась только благодаря Институту. Иногда она сожалела, что не отнеслась к нему серьезнее. Она, конечно, пыталась, но всегда возвращалась к истинной сути ситуации: в сущности, Дэвид Эш был одиночкой и, по всей вероятности, таким и останется. С годами жесткий темперамент Дэвида не смягчился, наоборот, он стал еще более отстраненным от всего человеком. Некоторые женщины могли бы посчитать это в мужчине привлекательным, проникнуться ощущением, что его задумчивость и мрачная красота каким-то образом делают его интересным, придают ему обаяние Хитклиффа [4]. Но Кейт знала, что его самодостаточность и сложный внутренний мир в конечном счете умерят их пыл и даже предстанут утомительными, если не досадными и обидными для них. В конце концов это ослабит преданность любой серьезной партнерши.