Дин Кунц - Невинность

Мое лицо застыло от замерзающих слез, когда краем глаза я уловил движение на улице. Следом за чистяком ко мне шли трое детей, все младше пяти лет. Я узнал по их синякам и шрамам, по исхудавшим от голода лицам мальчишек-близнецов и по кровавому круговому синяку на шее девочки (свидетельству того, что ее едва не задушили), что они такие же, как я, и Гвинет, и Мориа, изгои, которых еще вчера ненавидели и хотели убить, а теперь ставшие наследниками этого мира.

Чистяком оказалась та самая женщина, которая появлялась в девятой квартире Гвинет, когда та играла композицию, сочиненную в память отца. Я помнил, что сказала Гвинет в наш первый вечер, когда она готовила ужин из яичницы и булочки с изюмным маслом. Я спросил, живет ли она одна, и Гвинет ответила: « Есть одна, кто изредка приходит и уходит, но сейчас я говорить о ней не буду. Для тебя в этом опасности нет ».

Великое множество чистяков, собравшихся надо мной, находилось слишком далеко, чтобы я мог заглянуть в их глаза. Но, несмотря на предупреждение отца, я встретился взглядом с этой женщиной, и отец оказался совершенно прав, говоря мне, что я найду эти глаза ужасными. Я увидел, что они полные достоинства, впечатляющие, приводящие в восторг, синие и при этом чистые, как стекло, глубиной превосходящие любые человеческие: казалось, ты видишь в них все до конца времен. Своим взглядом женщина вызвала благоговейный трепет в моем сердце, но меня испугали и степень смирения, какую я ощутил, и сила любви, которую почувствовал, поэтому мне пришлось отвести глаза.

Для троих детей, совсем маленьких, вполне хватило места на заднем сиденье рядом с Мориа.

Квартал мы проехали в молчании, зная, что найдем это светящееся множество везде и оно будет пребывать на своем месте до самого конца, печалясь и наблюдая.

Внезапно автомобилей на улицах прибавилось, конечно, по количеству их было гораздо меньше, чем ночью в хорошую погоду, но гораздо больше, чем я когда-либо видел в буран. Водители гнали отчаянно, словно всех преследовали дьяволы.

На площади Форда большой экран превратился в гигантское окно в будущее, показывая, что сейчас творится в Азии. Мертвые лежали на улицах, а толпы живых штурмовали уже переполненные отплывающие суда. На бегущей строке перечислялись американские города, где уже зафиксировали смертные случае от новой, быстро распространяющейся болезни, и даже закоренелым оптимистам уже стало понятно, что спасения не найти.

Когда три снегоочистителя быстро пересекли перекресток перед нами, один за другим, со включенными маячками, Гвинет догадалась, что происходит.

– Они уже не чистят город. Они убегают.

Мы последовали за ними. Они расчищали нам дорогу, хотя едва ли думали о нашем удобстве.

Вскоре мы добрались до пригородов, где впервые увидели мародеров. Сгибаясь под тяжестью украденного, с перекошенными лицами, они вылезали из разбитых витрин, сбрасывали все на сиденья или в багажные отделения внедорожников и универсалов, в кузова пикапов. Тащили электронику, предметы роскоши, одежду, все, что попадалось под руку. Глаза их ярко горели.

Чистяки свидетельствовали и это.

Когда мы выезжали из города, снегоочистители более не прокладывали нам дорогу. Многие дома горели, а мародеры теперь крали друг у друга, доказывая право сильного пистолетами, помповиками, монтировками и топорами. Мужчина в горящей одежде перебежал мостовую перед нами, держа коробку с логотипом «Эппл». С пальто пламя перекинулось на волосы. Крича, он повалился в снег.

К рассвету снег перестал, и мы ехали по территории, где его выпало заметно меньше. Дороги пустовали, если не считать редких автомобилей, за рулем которых сидели охваченные паникой люди, в большинстве своем не знающие, куда едут: просто не могли усидеть на месте.

Сначала мы удивились тому, что дороги не забиты транспортом, что люди сотнями тысяч не покидают метрополис, даже зная, что спасения не найти. Потом включили радио и услышали, что президент приказал министерству национальной безопасности перекрыть выезды из крупнейших городов и запретить авиаперелеты, поскольку первые вспышки эпидемии отмечались именно в метрополисах. Он надеялся локализировать источники инфекции. Мы успели проскочить.

Бессмысленность действий правительства стала понятна, когда стая американских свиристелей поднялась с изгороди и, набирая скорость, перелетела дорогу, напоминая нам, что птицы не гибли от вируса, а лишь разносили его. Так что распространение эпидемии более не зависело от путешественников из Азии, прибывающих на самолетах и пароходах.

Пусть и уставшие, мы не хотели останавливаться, не добравшись до пункта назначения. Прошлой ночью, когда Гвинет встретилась со мной у пруда в Береговом парке и я впервые в жизни сел к кабину автомобиля, она упомянула про загородный дом, который ее отец приготовил для нее на случай, если по какой-то причине ей придется покинуть метрополис. Мы надеялись добраться туда при свете дня.

На заднем сиденье спала утомленная Мориа. Трое других детей устроились в багажном отделении.

На автозаправочной станции «Мобил» в маленьком провинциальном городке мертвый мужчина в брюках и рубашке цвета хаки лежал в луже кровавой блевотины у поднятых ворот мастерской. На автозаправочной станции мы не увидели ни души, но колонки работали. Кредитных карточек у нас, понятное дело, не было. Взяв себя в руки, я отогнал от трупа ворон, нашел в бумажнике покойного нужный пластиковый прямоугольник и заполнил бак «Ленд Ровера».

В магазинчике автозаправочной станции положил в корзинку крекеры, злаковые батончики, бутылки апельсинового сока, пропитание для последнего отрезка нашего путешествия.

Отец Гвинет, Бейли, оставил ей и подробный маршрут, и карту, но, как только она ввела конечный пункт нашего путешествия в навигатор, нам больше не понадобилась консультация с записями Бейли.

То ли он предугадал, чем вызвано появление на свет таких, как его дочь, то ли просто решил, что в кризисной ситуации ей лучше оказаться подальше от других людей, нам уже никогда не узнать. Дом находился далеко от обжитых мест, окруженный большим участком леса, который принадлежал фонду, учрежденному на имя Гвинет. К дому вела проселочная дорога, которую Бейли велел перегородить стволами деревьев и засеять сорняками, чтобы помочь природе забрать ее под свое крыло, а людям – побыстрее забыть о ее существовании.

Егерь по фамилии Уэйлон который знал эти места как свои пять пальцев, приходил к дому раз в месяц и проводил в нем три дня, чтобы убедиться, что дом полностью готов для проживания, а при необходимости что-то и починить. Сейчас в доме он находиться не мог, а поскольку дозвониться до него не получалось, мы решили, что он или заболел, или уже умер.