Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Мебели в кухне не было, зато оказалось полно людей, оборванных, измученных с виду. И все они в испуге уставились на нее при свете одинокой свечи. Сидевший на пустой бочке коренастый мужчина с рукой на перевязи вскочил и схватился за палку. Крикнул:

– Проваливай!

Другой, одетый в грязную фермерскую блузу, шагнул, помахивая топором, ей навстречу. Но тут из-за спины Монцы, поднырнув под низкую притолоку, появился Трясучка. Выпрямился, отбросив на стену громадную тень, держа в руке уже обнаженный, блестящий меч.

– Сами проваливайте.

Фермер, испуганно таращась на грозное оружие, попятился.

– Чего надо… вы кто?

– Я? – рявкнула Монца. – Хозяйка дома, паршивец!

– Одиннадцать их тут, – сказал Балагур, вошедший в дверь с другой стороны.

Кроме этих мужчин, в кухне были еще две старухи. Старик, совсем дряхлый, скрюченный, с трясущимися узловатыми руками. Молодая женщина с младенцем на руках, одних примерно лет с Монцей. Две маленькие большеглазые девчушки, державшиеся с ней рядом, похожие, как близнецы. И девушка лет шестнадцати, стоявшая возле нерастопленного очага, держа в одной руке кухонный нож, которым только что потрошила рыбу, а другой пытаясь затолкать себе за спину мальчика, лет десяти с виду.

Девчонка, считай, охраняющая своего младшего брата…

– Убери меч, – сказала Монца Трясучке.

– Что?

– Нынче ночью никого не будут убивать.

Трясучка поднял густую бровь.

– И кто сейчас оптимист?

– Повезло вам, что я купила большой дом. – Монца остановила взгляд на мужчине с рукой на перевязи, поскольку он казался главой семьи. – Места всем хватит.

Тот нерешительно опустил палку.

– Мы фермеры из долины, искали, где бы укрыться. В доме все так и было, когда пришли, мы ничего не украли. И мешать вам не будем…

– Уж пожалуйста. Здесь только вы, никого больше?

– Меня звать Фарли. Это моя жена…

– Мне ваши имена без надобности. Оставайтесь тут, внизу, только не путайтесь под ногами. И наверх не суйтесь, там мы поселимся. Ясно? Тогда никто никого не обидит.

Он кивнул, и страх в его глазах сменился облегчением.

– Ясно.

– Балагур, отведите лошадей в конюшню. И фургон уберите с улицы.

При виде жалких лиц этих фермеров, беспомощных, нищих, не знающих, на что надеяться, на душе у Монцы сделалось совсем тошно. Оттолкнув ногой с дороги сломанный стул, она начала подниматься по темной лестнице, с трудом переставляя одеревеневшие после дня в седле ноги. Близ четвертого этажа ее нагнал Морвир. За ним шли Коска, Витари и Дэй, тащившая сундучок.

Морвир нес с собой фонарь, и лицо его, подсвеченное снизу, казалось удрученным.

– Эти крестьяне для нас определенно опасны, – сказал он. – Впрочем, проблема легко решается. Король ядов в данном случае не нужен. Милостынька в виде краюхи хлеба, сдобренной леопардовым цветком, и больше они нам…

– Нет.

Морвир захлопал глазами.

– Если вы намерены предоставить им полную свободу там, внизу, я вынужден заявить решительный протест…

– Никаких протестов. Решаю я. Вы с Дэй можете занять эту комнату. – Он повернулся к двери, и Монца выхватила у него из руки фонарь. – Коска, вы с Балагуром – на втором этаже. Вы, Витари, получается, спите одна на третьем.

– Сплю одна. – Та отшвырнула ногою в сторону валявшийся на полу кусок штукатурки. – Трагедия всей моей жизни.

– Что ж, спущусь в фургон в таком случае и принесу свой багаж в гостиницу Палача Каприле для бездомных крестьян. – Морвир неприязненно покачал головой и зашагал вниз.

– Давно пора, – рявкнула ему в спину Монца.

Она помешкала на площадке, прислушиваясь к его шагам, пока те не затихли вдали и пока на всей лестнице не воцарилась тишина, не считая доносившегося со второго этажа голоса Коски, болтавшего о чем-то с Балагуром. Тогда она вошла в комнату к Дэй и тихонько прикрыла за собой дверь.

– Надо поговорить.

Девушка в этот миг, открыв сундучок, вынимала из него ломоть хлеба.

– О чем?

– О том же, о чем мы говорили в Вестпорте. О твоем нанимателе.

– Занудством своим замучил, да?

– Только не говори, что тебя не мучает.

– Каждый день, вот уже три года.

– Нелегко на него работать, думаю. – Монца, глядя ей в глаза, шагнула ближе. – Рано или поздно всякий ученик выходит из тени своего учителя. Если, конечно, хочет стать учителем сам.

– Поэтому вы предали Коску?

Монца чуть замешкалась с ответом.

– И поэтому тоже. Иногда человек должен идти на риск. Ставить на карту все. И у тебя для подобного шага, надо заметить, причины куда весомей, чем были у меня, – она сказала это таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Теперь замешкалась Дэй.

– Что за причины?

Монца притворилась удивленной.

– Так ведь… рано или поздно Морвир предаст меня и переметнется к Орсо. – Уверенности в этом у нее, конечно, не было, но отчего бы и не оградить себя заранее от такой возможности?

– Вот как? – Дэй больше не улыбалась.

– Ему не нравятся мои действия.

– Кто вам сказал, что они нравятся мне?

– Неужели ты не понимаешь?

Дэй с хлебом в руке, забыв в кои-то веки о еде, настороженно прищурилась.

– Чтобы переметнуться к Орсо, ему понадобится на кого-то переложить вину. За смерть Арио. Найти козла отпущения.

Наконец она поняла.

– Нет, – возразила сердито. – Я ему нужна.

– Сколько ты при нем? Три года, говоришь? До этого он ведь как-то без тебя справлялся? И сколько у него помощников было? Ты видишь поблизости хоть одного?

Дэй открыла рот, похлопала глазами, закрыла его. Вид у нее стал задумчивый.

– Может быть, конечно, никуда он не уйдет, мы дружно завершим дело и расстанемся по-приятельски. Отравители частенько оказываются славными людьми, коли узнаешь их получше. – Монца подалась вперед, понизила голос до шепота: – Только, когда он скажет тебе, что уходит к Орсо, не говори, что я тебя не предупреждала.

И, оставив насупившуюся Дэй с куском хлеба, она тихо выскользнула за дверь и прикрыла ее за собой легким прикосновением пальцев. Поглядела на лестницу, но Морвира там не увидела, лишь перила, уходящие в темноту. Кивнула сама себе. Семечко посажено, остается ждать, что из него вырастет.

Кое-как переставляя усталые ноги, поднялась на верхний этаж, в комнату под самой крышей, по которой чуть слышно барабанил дождь.

В комнату, где некогда они с Бенной провели счастливый, светлый месяц, выкроенный из череды темных лет. Вдали от войны. Смеялись, болтая без умолку, любуясь видом города из окна. Жили той жизнью, какая могла бы у них быть, не посвяти они себя войнам и умудрись неведомым образом разбогатеть. Монца невольно улыбнулась. В нише над дверью так и стояла маленькая стеклянная статуэтка. Их собственный домашний дух. Ей вспомнилась улыбка Бенны в тот миг, когда он подталкивал фигурку вглубь кончиками пальцев.