Стивен Кинг - Мёртвая зона

Тот вечер запомнился Саре маской и необычайным везением Джона на «Колесе фортуны». Однако впоследствии, в те редкие дни, когда ей удавалось вернуться к событиям той ужасной ночи, она обычно вспоминала только маску.

Джонни жил в многоквартирном доме на Кливс-Миллс. Сара приехала без четверти восемь, поставила машину за углом и позвонила в дверь подъезда. Они решили, что поедут на ее машине, потому что свою он отогнал в Хэмпден, чтобы отремонтировать в мастерской Тиббетса: вышел из строя подшипник колеса или что-то в этом роде. Джон сказал ей по телефону, что ремонт обойдется дорого, и тут же засмеялся таким знакомым смехом. Сара заливалась бы слезами, коснись это ее машины или кошелька .

Она прошла через вестибюль к лестнице мимо доски объявлений. Обычно та была вся утыкана рекламой мотоциклов, стереосистем и машинописных работ, просьбами подвезти в Канзас или Калифорнию, поисками попутчиков для поездки во Флориду, чтобы меняться за рулем и оплатить бензин в складчину. Но сегодня основную часть доски занимал большой плакат с надписью «Забастовка!». На нем был изображен сжатый кулак на багровом фоне, символизировавшем пламя. Стоял конец октября 1970 года.

Джонни жил на втором этаже, и окна его квартиры, которую он шутливо называл «пентхаусом», выходили на улицу. Возле них можно было стоять в смокинге – совсем как Рамон Наварро [3]! – держать в руке пузатый бокал с десертным вином и наблюдать за бурлящей внизу жизнью городка – снующими такси, переливающимися неоновыми рекламами и жителями, расходившимися по домам после спектаклей и фильмов. В городе насчитывалось почти семь тысяч этажей, и это был один из них.

По сути, Кливс-Миллс представлял собой главную улицу с единственным светофором на перекрестке, переключавшимся на мигающий желтый после шести вечера, парой дюжин магазинов и маленькой фабрикой по пошиву мокасин. Как и в большинстве других городков, окружавших Ороно, где располагался Университет штата Мэн, основным источником доходов в Кливс-Миллс являлись студенты, которым было нужно пиво, вино, бензин, рок-н-ролл, закусочные, наркотики, бакалея, жилье и кинотеатры. Кинотеатр назывался «Тень», и во время учебы там крутили некоммерческие фильмы и ностальгические ленты сороковых годов. Летом же репертуар составляли снятые в Европе вестерны с Клинтом Иствудом в главной роли.

Джонни и Сара окончили университет год назад, и оба преподавали в старшей школе Кливс-Миллс – одной из немногих еще не структурированных в окружную систему образования. Студенты, преподаватели и сотрудники администрации университета снимали в Кливсе жилье, и город неплохо жил на собираемые налоги. Старшая школа хорошо финансировалась и недавно обзавелась новенькой пристройкой с отличной библиотекой. Порой обыватели недовольно брюзжали по поводу университетской публики с ее заумными разговорами, антивоенными маршами и вмешательством в городские дела, но никогда не возмущались потоком налоговых долларов, ежегодно стекавшихся в казну за уютные профессорские особнячки и многоквартирные дома, располагавшиеся в районе, который одни студенты называли «Голубым раем», а другие – «Бесстыжим кварталом».

Сара постучала в дверь, и Джонни ответил странно приглушенным голосом:

– Входи, Сара, открыто!

Слегка нахмурившись, она толкнула дверь. В квартире было совсем темно, если не считать чуть заметных отблесков от светофора, мигающего желтым чуть выше по улице. Мебель отбрасывала на стены черные тени.

– Джонни?

Решив, что перегорели пробки, Сара сделала осторожный шаг, и из темноты, прямо перед ней, вдруг возникло жуткое лицо из ночного кошмара. Оно светилось каким-то потусторонним зеленым светом. Один широко открытый глаз смотрел на нее со страхом и болью, второй, прищуренный, пялился плотоядно и зловеще. Левая половина лица – та, что с открытым глазом, – с виду казалась нормальной, зато другая, перекошенная, не походила на человека: из-под толстых губ торчали кривые зубы, и они тоже светились.

Испуганно вскрикнув, Сара отшатнулась. Но тут включился свет, и она поняла, что находится в квартире Джонни, а не в загробном каземате: на стене фотомонтаж с Никсоном, торгующим автомобилями, на полу – плетеный коврик, сделанный матерью Джонни, и пустые бутылки, превращенные в подсвечники. Лицо перестало светиться, и Сара догадалась, что это дешевая маска на Хэллоуин. В открытой глазнице блестел голубой глаз Джонни.

Он стянул маску и весело улыбнулся:

– С Днем всех святых, Сара!

Ее сердце бешено колотилось. Джонни не на шутку напугал ее.

– Очень смешно!

Она повернулась к двери. Ей не нравилось, когда ее так пугали.

Джонни остановил Сару.

– Извини. Я не хотел напугать тебя.

– Думать надо! – Сара смерила его холодным взглядом, но злость уже проходила. Дело в том, что она не могла долго сердиться на Джонни. Сара не знала, любит ли Джонни, но не могла долго таить на него обиду или злиться. Сама мысль, что кому-то удавалось долго дуться на Джонни, показалась ей такой нелепой, что Сара невольно улыбнулась.

– Вот и славно! А то я уж решил, что ты собираешься меня бросить, приятель.

– Я – не приятель!

Он окинул ее взглядом.

– Я заметил это.

Джонни имел в виду ее просторную меховую шубку из искусственного енота или чего-то столь же сомнительного, и его простодушная откровенность снова вызвала у нее улыбку:

– В таком наряде не видно.

– А мне еще как видно!

Джонни обнял и поцеловал Сару. Сначала она не хотела отвечать на поцелуй, но, конечно же, ответила.

– Извини, что напугал тебя. – Он шутливо потерся носом о ее нос и, отпустив, взял маску. – Я подумал, тебе понравится. Хочу появиться в ней в пятницу в школе.

– Джонни, ты же сам провоцируешь нарушение дисциплины.

– Как-нибудь справлюсь. – Он усмехнулся. – И, черт возьми, не без оснований!

Сара каждый день приходила в школу, нацепив большие «учительские» очки и стянув сзади волосы в такой тугой пучок, что они, казалось, пищали от боли. В разгар лета она носила юбки почти до колен, тогда как у большинства учениц они едва прикрывали трусики. Сару это возмущало, ведь ее ноги были куда красивее. Она рассаживала учеников в алфавитном порядке, что – хотя бы по закону больших чисел – должно было развести главных смутьянов в разные стороны, и решительно отправляла нарушителей порядка к заместителю директора. Сара справедливо полагала, что тот должен отрабатывать пятьсот долларов в год, которые ему в отличие от нее приплачивают за «воспитательную» работу. Ее работа в школе была постоянной борьбой за дисциплину против сущего бича всех учителей-первогодков, именуемого Хулиганством. Особенно тревожил Сару своеобразный «суд присяжных» – общественное мнение учащихся, оценивавших всех новых учителей. В отношении ее они вынесли не слишком лестный «вердикт».