Кэролайн Черри - Камень Грёз

– Я тоже исцеляю, – сказала Смерть.

Но Арафель продолжила молчать.

– Пойдем, – позвала Смерть. – Я покажу тебе другое свое обличье.

Арафель замерла при ее прикосновении, ибо та звала за собой в другой, третий Элдвуд, бывший в ее власти, и ветер, вырывавшийся оттуда, пронизывал до костей.

– Нет, – ответила Арафель. – Только не туда, моя госпожа, туда – никогда.

– Все, что я беру, я возвращаю, – сказала Смерть. – Все, что падает в котел, снова выходит из него. Я могу быть красивой, Арафель, но ты не можешь этого увидеть, потому что ты не была со мной и не проживала меня. Твое мнение обо мне превратно.

– Ты оказала мне услугу, защищая Элд от людей, – сказала Арафель. – Зачем?

И теперь Смерть замерла, не отвечая.

– Может, я недооцениваю свое время. Может, я задержусь в этом лесу слишком надолго. И ты можешь уповать лишь на это. Но я не стану обнадеживать тебя.

– Мне не нужна надежда, – сказала Смерть. Порыв ветра будто бы отодвинул ее. – Но пойдем, если не туда, так в другое место. Я хочу, чтобы ты хорошо думала обо мне. Увидишь… я могу исцелять.

Голос у нее был мягким и не сулящим никакой беды, и вправду она ничего не могла сделать Арафели. Так что та послушалась на этот раз и подчинилась, и пошла за Смертью, как ходят смертные, по общей их земле.

Но вскоре она заколебалась, ибо поняла, куда ее ведут.

– Верь мне, – просила Смерть, и холодный ветер налетал все сильней и напористей.

Они медленно брели сквозь заросли и чащобы и на исходе ночи вышли к роще, к которой вела ее Смерть: к Новому лесу, к границе Элда, ближе всего подступавшей к человеку. Здесь лежали мертвые исполинские деревья, израненные топорами, о чем Арафель не забыла. Это бессмысленное разрушение угнетало ее, ибо в день гибели этих деревьев умерла часть ее Элда, рассеялась в серой дымке, что ограждала ее мир и замутняла ей взор.

– Видишь, – сказала Смерть, и тень метнулась к буйным зарослям папоротника-орляка, видневшимся под меркнущими звездами. Прямые и свежие побеги в человеческий рост тянулись вверх. – Взгляни на мое рукоделье. Разве мы можем быть врагами?

Арафель взглянула и содрогнулась, вспомнив, каким было это место, когда поваленные деревья стояли высокими и прекрасными, а их двойники в ее родном Элде цвели звездами и укрывали ее своими белыми ветвями.

– Это всего лишь Новый лес, – промолвила Арафель, – мой же мал для этого. Они не имеют корней в Элде.

– И ты не ощущаешь в этом красоты?

– Это красиво, – согласилась Арафель и прошла дальше и преклонила колена от внезапного укола памяти, ибо под орляком лежали кости и древесная щепа, и она прикоснулась к давно пробитому черепу.

– Деревья ты восстановила. Не можешь ли поправить и это, госпожа Смерть?

– Со временем, – ответила та, надрывая ей сердце. – А что тебе в них?

– У меня есть свои пристрастия, – сказала Арафель, но, когда она встала, старое любопытство нахлынуло на нее, и она прошлась немного дальше, к плоской скале, нависавшей над долиной, над темным морем деревьев. Она вспомнила каменную башню на другом конце долины – там, далеко, среди деревень и полей, и ручных животных, и разного прочего, что дорого человеку. Но все это было за пределами видимости. Внизу Керберн катил свои темные воды к морю, как черная змея, разделяющая лес; и этот бег воды к морю напомнил ей о расставании с ее родом, и Арафель загрустила.

– Люди всегда честны. Они рождаются, живут и умирают. И нет этому конца, – сказала Смерть.

– И все же им приходит конец.

– Не навсегда. Такова их природа. Ты не хочешь смотреть на мой Новый лес, он не нравится тебе.

– Нет, пока мой умирает.

– Умирает, а не тает?

Арафель бросила на нее холодный взгляд.

– Уходи, – попросила она. – Я устала от тебя.

– Ты обижаешь меня.

– Тебя, разрушительницу всего, к чему ты прикасаешься? Ты не можешь обижаться. Оставь меня.

– Ты ошибаешься, – сказала Смерть. – Ты ошибаешься, так говоря обо мне. Есть одиночество, Арафель, и есть бессердечие; я никогда не была бессердечной. Не дразни меня, Арафель.

– Так уходи же. Я устала от тебя.

И за спиной ее послышалось шуршание теней, дыхание и кряхтение. Она нахмурилась и приложила руку к самоцвету, висевшему на шее. Звуки затихли.

– Я не боюсь тебя, божок. Никогда не боялась и не буду бояться. Исчезни!

И тень исчезла, прикоснувшись к ней в последний раз и обдав тоскливым холодом. Арафель отмахнулась и наконец почувствовала, что та ушла. Остался лишь склон холма, да ветер, да испорченная ночь.

Арафель тронулась вдоль хребта. Темная долина расстилалась перед ней, там спали смертные, избывая эту ночь. Она вспомнила, сколько боли и добра принесли ей люди… но сколько лет прошло с тех пор, она не знала. Она помедлила, и странное томление охватило ее – ей захотелось выяснить, что с ними стало за это время и как сложились их жизни.

Она пошла другим путем, скользя с такой прытью, с которой не могли тягаться ноги смертных, вдоль троп, где заросли не тревожили ее. Она остановилась в серой мгле рассвета, в приятной зелени свежих побегов на берегу реки, куда она давным-давно не приходила. Она была за пределами Элда и все же не совсем, ибо Элд следовал за ней по ее воле, растягиваясь и утончаясь не без усилий.

Утро принесло с собой смертную красоту, легкое прикосновение солнца позолотило черные воды Керберна – красоту контрастов, которых не было в ее мире, ибо он был лишен уродства, и не было в нем мертвых сучьев, или поваленных деревьев, или безобразных ветвей. Она взглянула на призрачного оленя, последовавшего за ней из иного мира, на его трепещущие ноздри и огромные глаза, полные рассвета.

– Уходи, – сказала Арафель, ибо он не знал здешних окрестностей, и тот исчез, хрустнув веткой, взметнувшись пятнистым крупом, укрывшись в призрачном безопасном мире.

Она прошла чуть дальше, за реку, где теперь были видны суровые стены Кер Велла на холме, а внизу раскинувшиеся поля, словно золотые и зеленые шали. Когда-то здесь обитало зло, окруженное грубыми людьми и острым оружием. Теперь в замке поднялась новая башня, усилились защитные укрепления. Но сейчас ворота были открыты. Новый лес раскидал свои саженцы ближе и ближе к замку с этой стороны холма, покрытого травой, и цветы выглядывали из-под мрачных черных камней. По дороге туда и обратно ходили люди, но они не были отмечены жестокостью. Они смеялись, и на сердце у нее стало легко, в ней взыграло такое любопытство, которого она не знала долгие человеческие годы… ибо приставания Смерти омрачили ее душу, и теперь вид жизни и радости был целителен.

На зеленой траве между молоденькими деревцами и увитой цветами стеной сидело несколько женщин, а по склону, смеясь, бегало золотоволосое дитя, перебирая крохотными ножками. Странное чувство родилось в эльфийском сердце Арафели при звуках этого смеха, словно эхом откликнулся детский смех давно прошедших лет. Она вышла под смертное солнце, убедившись, что девочка видит ее, хотя другие не замечают. Глаза у ребенка были синими, как лен, и округлились от удивления.